Поменяемся?

— Я сейчас развернусь и уеду, — ворчит он, перехватывая мои пальцы.

Осознав наконец суть манёвра, я послушно, хотя и не без заминки, вкладываю вторую ладонь в его.

Внутри волнительно ухает, щеки загораются. С незнакомым мне инструктором это бы едва ли ощущалось настолько интимно.

— Переноси вес, — напоминает Рафаэль, пока я растерянно разглядываю наши сплетённые пальцы.

Я переношу.

— И не наклоняйся так сильно вперёд, а то протаранишь лыжню носом. Носки внутрь, запомнила? Чтобы затормозить — разводишь хвосты.

— Столько информации, — бормочу я, выпуская его ладони. — Я всё равно не пойму, пока не попробую. Надо просто скатиться.

Заняв самую высокую точку холма, я с замиранием сердца смотрю вниз. Теперь главное — решиться съехать. Господи, как же высоко! Не Эверест, но близко. Уже и воздуха не хватает, и уши от давления закладывает. А люди внизу такие крошечные… Самые настоящие людишки.

— Чего ты так сопишь? — доносится до меня снисходительный голос Рафаэля. — С этого холма шестилетки съезжают. Самый маленький на всём курорте. Научишься более-менее держаться на лыжах — пойдём на нормальную гору.

— Ой, да пошёл ты, — бормочу я и, зажмурившись, отталкиваюсь палками от хрустящего снега.

11

— Какого черта ты стала палки в снег втыкать на скорости? — ворчит Рафаэль, освобождая мою ногу от лыжного крепления. — Я же сказал: чтобы затормозить — разводи хвосты.

— Думаешь, я об этом вспомнила на скорости шестьдесят километров в час? — отгрызаюсь я. Из-за острого нытья в стопе я готова рыдать, но сдерживаюсь ради того, чтобы не оправдать звание неспортивной.

— Не льсти себе. Ты разогналась максимум до десяти. Но это даже хорошо, иначе переломала бы себе ноги. Я говорил тебе, что колени должны быть согнутыми? А ты ехала так, словно кол проглотила.

— Значит, ещё раз попробую. Только объясни, что такое хвосты.

Рафаэль смотрит так, словно я только что сообщила, что состою на учёте у психиатра. С опасением.

— Именно сейчас ты решила придержать язык за зубами? Когда речь зашла о целости твоих конечностей? Короче, вставай в очередь за глинтвейном и жди инструктора. — Он резко выпрямляется. — С таким подходом я тебя учить не буду.

— Я просто переволновалась. — Поморщившись, я пытаюсь встать, но не могу наступить на правую ногу. — Вот блин…

— Что? — Рафаэль тяжело вздыхает. — Только не говори, что подвернула лодыжку в первый же день.

— Предлагаешь мне себя виноватой почувствовать по этому поводу? — Мой голос звенит отчаянием. Что может быть хуже, чем две недели долгожданного отдыха проторчать в номере? — Иди дальше хвосты разводи. Дойду как-нибудь.

Несколько секунд Рафаэль наблюдает, как я, кряхтя и морщась, пытаюсь подняться со снега, после чего с шумным вздохом подхватывает мои лыжи, а свободной рукой — меня.

— Надо поскорее уйти отсюда, — бормочет он, таща нас к спуску. — Пока какой-нибудь сопляк на доске тебя не переехал.

— Мне больно, — пищу я, старательно отталкиваясь от снега здоровой ногой.

— Сейчас в больницу поедем. Пусть снимок сделают.

— Да мне подмышкой больно. У тебя хватка как у медведя.

— Придётся потерпеть, — буркает Рафаэль, мельком оценив моё лицо. — Ты и два комплекта лыж весите одинаково.

— Пальцами пошевелить можешь? — Освободив мою ногу от лыжного ботинка, Рафаэль хмуро её разглядывает.

Я сжимаю и разжимаю пальцы. В этой ситуации утешает одно: в солнечных лучах мой педикюр выглядит потрясающе.

— А так больно? — Обхватив пятку, он осторожно поворачивает её из стороны в сторону.

Наши взгляды встречаются, и я моментально отвожу свой. Ладони у Рафаэля большие и тёплые, и ощущаются на удивление приятно. Я почему-то была уверена, что они на ощупь как наждачка.

— Больно, но не сильно. — Я шутливо толкаю его в плечо. — Отпусти скорее, мне щекотно.

— Это ушиб, но надо доехать до больницы. Пусть подтвердят.

— Не хочу я в больницу, — я хмурюсь. — Если ушиб — значит, пройдёт сам собой.

Выпрямившись, Рафаэль утыкается в телефон и через минуту объявляет:

— Такси подъехало.

Я смотрю на него с возмущением. Это что ещё за новости? Взял и единолично всё решил. С одной стороны, это даже мило — что он настолько обеспокоен моим здоровьем, но с другой… Я же не бревно безмолвное, которое куда положишь — там и будет лежать.

— Имей в виду, что далеко не все женщины фанатеют от доминантов, — замечаю я, закидывая ногу в салон. — В двадцать первом веке мы предпочитаем, чтобы с нашим мнением считались, а не игнорировали его.

— Даже если это мнение — идиотское? — осведомляется Рафаэль, плюхаясь рядом.

Я скриплю зубами.

— Каждый раз, когда ты начинаешь казаться мне милым, ты ляпаешь что-то такое, за что хочется заклеить тебе рот скотчем.

— Я всё ещё сноубордист, ты не забыла?

Я ошарашенно разглядываю его невозмутимое лицо, желая удостовериться, что мне не показалось: унылый сожитель только что пошутил.

— Только это тебя и спасает, — бормочу я, отворачиваясь к окну, чтобы спрятать улыбку. Это и впрямь было смешно, но Рафаэлю знать об этом необязательно.

***

Местная травматология приятно удивляет отсутствием длинных очередей и запаха перегара.