Поместье. Книга I

— Дай мне свинью, и я заколю ее собственными руками… В России мне приходилось с хорьков шкурки снимать. Из всех охотников был единственным, кто не брезговал. Остальные скорее бы побираться пошли…

Граф извинился и подал Мирьям-Либе крепкую руку с короткими пальцами. Ему надо пойти поработать в саду. Теперь он сам вскапывает грядки и пропалывает цветник за домом, чтобы мышцы не ослабли. Хелена послала отцу воздушный поцелуй.

— Он бесподобен, правда же? — спросила она Мирьям-Либу. — Голова седая, но молод душой. Моложе всех юношей, которых я видела в последнее время.

Хелена показала Мирьям-Либе замок: голубую комнату, золотую комнату, свой будуар, библиотеку. Объясняя, где что, Хелена то и дело чихала и прикрывала нос веером. Когда Мирьям-Либа была маленькой, Калман однажды взял ее в замок. Но того замка, который она помнила, больше не было. Помещик жил в старой лачуге с кривыми окошками, подпертыми углами и залатанной крышей. Обои облупились, тут и там выглядывали доски. В библиотеке было холодно и сыро, старый дуб перед окном заслонял солнце. Во дворе, погруженном в полуденную лень, прокричал петух. На полках стояли старые книги. У многих подгнили переплеты, на страницах белела плесень. Тут были жития святых, истории всевозможных королей, полководцев, маршалов и сеймов. Были сочинения Вольтера на французском языке. Хелена предложила Мирьям-Либе стул с высокой спинкой, сама опустилась на скамейку.

— Помереть можно с тоски, — сказала Хелена. — Ни одного молодого человека. Почему вы не учитесь танцевать? Во что вы тут превратитесь? Вы за еврея замуж пойдете?

— Прежде всего, надо, чтобы он мне понравился.

— Это правильно. Никогда не выйду за мужчину, если он мне неприятен. Тетушка нашла мне кавалера. Я ему приглянулась, сразу начал о любви что-то плести. Как-то гуляем возле речки, он и говорит: «Здесь водятся малюсенькие рыбки». А мне вдруг так противно стало. «Сам ты, — думаю, — малюсенькая рыбка». Странно, да?

— Я могу это понять.

— Пишет мне, а я не отвечаю. Тетушка на меня сердится. Заходите как-нибудь еще. Боюсь, мне всю зиму тут придется проторчать…

3

Вечером пошел густой снег и валил всю ночь, плотный и сухой, как соль. Наутро ударил мороз. С крыши дворца Ямпольских ветром сорвало заплаты. Зато балконы и карнизы приобрели былую роскошь, к замку вернулся его прежний благородный вид. Окна покрылись узорами, похожими на деревья и хрустальные башни. Даже дым из трубы, поднимаясь к прояснившемуся небу, завивался аристократически изящными колечками. Лаяли Волк и Перун, корова терлась рогами о дверь хлева, кричали петухи, каркали вороны. На озимых полях успели пробиться ростки, но теперь все стало белым-бело, белизна без конца и края. Зайчонок выглянул из-за куста и замер, чтобы поглазеть на обновленный замок. Граф схватил двустволку и пальнул. Зайчонок исчез, даже следы потом еле нашли. А эхо долго повторяло звук выстрела.

Граф проснулся рано, еще не рассвело. Он все потерял, имущество, Люциана, но никогда не чувствовал такого вкуса к жизни, как сейчас. Граф поднялся голодный, умылся не из умывальника, а во дворе у колодца. Захотелось пойти на охоту, но не было подходящих собак. Граф не стал надевать домашние туфли, но сразу натянул сапоги. Хлопая дверьми, обошел спящие темные комнаты, разбудил домочадцев. Няня Барбара пошла на кухню смолоть для него кофе. Искусство варить кофе она переняла от бабки и прабабки. Граф позавтракал куском черного хлеба с маслом и чашкой кофе без сахара. Он знал, что это дурные манеры, но после каждого глотка испускал громкое «Эх!», как голодный мужик. Если в усах застревала крошка, он слизывал ее языком. В ссылке Ямпольский пришел к выводу, что этикет — это ерунда, которая выеденного яйца не стоит. Он перечитал там Руссо. Польша пала жертвой пустых шляхетских амбиций.

Фелиция заснула поздно, но сейчас проснулась от шума, поднятого отцом, конечно, ей назло. Графиня Мария Ямпольская зажгла свечу на прикроватном столике. Она спала очень чутко и пробуждалась от малейшего шороха.

— Мамочка, снег выпал. Локтя два, не меньше!

— Влад, я же просила не называть меня мамочкой.

— Принести чего-нибудь? Поесть, попить?

— Спасибо, ничего не надо.

— Хоть чуть-чуть бы поела. Lepszy rydz niz nic[60]. Попозже в местечко поеду.

— Зачем?

— С евреями поговорить.

— О чем тебе с ними говорить?

— А с кем еще тут поговорить можно? Наши поляки только слезы лить умеют. Надоели хуже горькой редьки. Еврей хотя бы пытается у меня грош вытянуть. Они не гниют заживо. И не хвалятся с утра до вечера своей родовитостью…

— Надеюсь, Бог тебя простит за твои слова.

— Что тебе привезти из города? Апельсин, может?

— Не надо мне апельсина…