Поместье. Книга II

Пациент заплатил четвертак и ушел. Часы приема кончились. Азриэл пошел к Шайндл. Она вместе со служанкой стояла на кухне и гладила рубашку, которую Азриэл собирался надеть, когда пойдет к Валленбергу. Шайндл была на четвертом месяце. Азриэл предложил сделать аборт, но она и слушать не захотела. Иногда Азриэл использовал коитус интерруптус, но лучше им не злоупотреблять, он может привести к неврастении. Так или иначе, скоро на свет появится новый человек со своими вопросами и горестями. Увидев Азриэла, Шайндл передала утюг Марыле. Шайндл считала, что доктору не подобает находиться на кухне. Она увела мужа в комнату.

— Что с тем парнем?

— Как обычно, нервы.

— От этих нервов я сама скоро помру. Все время вот тут что-то давит, плакать хочется.

— Глупенькая, почему?

— Это я тебя спрашиваю почему. Ты же вроде как доктор.

— Все-таки я считаю, ты должна пойти со мной к Валленбергам.

— И не мечтай! Не собираюсь жрать с выкрестами свинину.

— У Валленбергов не готовят свинины.

— Все равно там все трефное.

— Помнишь, когда-то на Симхас-Тойру[11] ты пришла ко мне с тыквой на голове и сказала, что ты королева Ямполя?

В глазах Шайндл заблестели слезы.

— Даже не верится, что это была я… Кажется, сто лет прошло.

5

Валленберг написал в приглашении, что народу на юбилее будет немного, но, когда Азриэл подъехал в дрожках ко дворцу на улице Новый мир, недалеко от Хожей, там уже стоял длинный ряд карет, из которых высаживались приглашенные. Многие мужчины были в мундирах с эполетами. А кареты все подъезжали. Кучера помогали господам выйти. Огромное пурпурное солнце катилось над садами и переулками, которые тянулись куда-то в сторону Воли[12]. Вдруг Азриэлу показалось, что все это он уже видел — то ли совсем маленьким, то ли во сне. Он будто узнавал синее небо, летящие облака и запах конского навоза. В сумерках даже лица гостей казались знакомыми. Почему-то вспомнился Туробин, дед, канун праздника. Азриэл надел новый фрак, заказанный специально для этого случая, цилиндр и белые перчатки, и сейчас ему было так же неловко, как очень давно, когда он ребенком в первую ночь Пейсаха шел в синагогу. Тогда на нем были новые сапожки, новый кафтан и новая бархатная шляпа, карманы набиты орехами. Не выглядит ли он чересчур нарядным? Не слишком ли бросается в глаза новая одежда? Вокруг говорили по-французски. Когда-то Азриэл пытался учить этот язык, но говорить так и не научился. В «Акдомесе»[13] сказано: если бы небеса стали пергаментом, все леса пустили бы на палочки для письма, а все люди начали писать, то все равно не смогли бы изложить всех тайн Торы. И то же самое можно сказать о европейской культуре. Азриэл учился не один год, получил диплом врача, но так и остался невеждой. В энциклопедиях встречается множество имен, которые он даже выговорить не может. «Шулхан орух»[14] только один, а этикет — в каждой стране, в каждом обществе свой… В передней Азриэл отдал швейцару цилиндр и трость и по серьезному лицу слуги сделал вывод, что выглядит не хуже остальных. Он направился в зал бодрой походкой человека, который сделал все от него зависящее и теперь должен только полагаться на Господа. У дверей стояли пан Валленберг с супругой. Валленберг вопросительно посмотрел на Азриэла. Видно, в первую секунду он его не узнал, но тут же улыбнулся и крепко пожал Азриэлу руку. Пан Валленберг заговорил о том, что хотел пригласить лишь несколько человек, но получается целый бал. Азриэл не видел его несколько лет. Пан Валленберг сильно потолстел, и его бакенбарды совсем побелели. А пани Валленберг и вовсе выглядела старухой. Она справилась у Азриэла о жене и высказала сожаление, что та не пришла. При этом пани Валленберг огорченно покачала седой головой. Подошла пани Малевская. Она тоже заметно располнела.