Поместный собор Русской Православной церкви. Избрание Патриарха Пимена

У Нины Георгиевны была французская фамилия, она – потомок французских эмигрантов, хотя и неважно говорит по-французски, гораздо лучше – по-английски. Она была женщиной лет пятидесяти, интеллигентной, образованной, скорее элегантной и несколько артистически-богемного типа. В ней было что-то «декадентское». В свое время она служила в Министерстве внешней торговли, была арестована и пробыла три года на Лубянке, затем ее отпустили, и она через некоторое время поступила на работу в Иностранный отдел Патриархии. Помню, как мне об этом рассказывал сам о. Всеволод, и я ему еще сказал, что, на мой взгляд, вся эта история крайне подозрительна. Никого не держат три года на Лубянке – там ведется следствие, а потом заключенных переводят в другие тюрьмы, лагеря или освобождают. А значит, ее держали неспроста, а чтобы она следила и доносила на других. Еще более подозрительным показалось, что после Лубянки, если она действительно обвинялась в какой-нибудь «контрреволюции», ей разрешили поступить в Иностранный отдел на работу. Но если она была агенткой, то это вполне понятно. Словом, у Нины Георгиевны твердо сложилась репутация агента КГБ.

В последнее время у о. Всеволода происходили конфликты с его старостами. Они ему открыто хамили, нарушали ход богослужения, интриговали против него, дело дошло до полного тупика.

Прихожане поддерживали о. Всеволода, жаловались уполномоченному в Совет по делам религии. Все это стало известно на Западе, где об этом писалось в газетах. Помощник Куроедова Макарцев, недовольный поднятым на Западе шумом, решил найти компромиссный выход из положения: сговорившись с митрополитом Никодимом, он «послал» Нину Георгиевну старостой к о. Всеволоду, несмотря на противодействие секретаря местного райкома, который хотел провести своего кандидата (явного безбожника). Конечно, все это было фарсом, и в результате все было оформлено двадцаткой с властями заодно: выбрали Нину Георгиевну старостой у о. Всеволода в приходе.

Сам о. Всеволод, хотя и знал о репутации Нины Георгиевны и считал ее обоснованной, принял новую старостиху и деятельностью как бы «административной» был доволен. Конфликты прекратились, Нина Георгиевна держалась корректно, лояльно сотрудничала с ним, шла навстречу его пожеланиям, более того, содействовала возвращению в храм о. Александра, удаленного и переведенного в деревню при прежнем старосте. Нина Георгиевна держала себя как настоящая верующая, подходила под благословение, архиереям делала глубокий поклон, касаясь рукой земли, правильно соблюдала тонкости службы. Была ли она настоящей верующей – это был вопрос даже для самого о. Всеволода, не говоря уже обо мне. Но о. Всеволод ей не доверял, избегал при ней говорить о церковных делах и нас предупреждал всегда об этом. Можно было предполагать, что у нее была миссия следить за о. Всеволодом, но, видимо, она получила «указание» ни в чем не препятствовать его работе и отношениям с людьми. Кто его знает, а может быть, она сама не хотела вредить Церкви, но была жертвой страшной советской системы, которая перемалывала души.

Как бы то ни было, после цветов Нины Георгиевны я почувствовал себя плохо; я не мог освободиться от мысли, что она меня отравила, хотя и сознавал всю невероятность и даже чудовищность такого подозрения.

У брата я провел весь день до вечера, меня старались лечить, как могли, начиная с простого угля и кончая более радикальными средствами. Мы не хотели обращаться к врачам, потому что это могло послужить предлогом поместить меня в больницу, а следовательно, полностью изолировать. Может быть, для этого все и было придумано. К вечеру мне стало лучше, и к брату приехала повидаться со мной К.П. Трубецкая. Мы много говорили с ней о предстоящем Соборе. Видя мое состояние, она страшно была взволнована и все повторяла: «Все мы знаем, как Вы мужественно стоите за Церковь. Мы Вас очень благодарим. Ах, как необходимо, чтобы решился вопрос о постановлениях 1961 года, все на это надеются». Во время нашей беседы она чуть не плакала.

28 мая

На следующий день, в пятницу, 28 мая, в день Архиерейского Совещания, все архиереи были уже в сборе. Большой «банкетный» зал во время утреннего завтрака почти переполнен. Тут и владыка Петр из Парижа, и архиепископ Алексий из Дюссельдорфа. Мы совершенно неожиданно узнаем о внезапной кончине архиепископа Виленского Антония. Ему было 80 лет.