Помнишь, я тебя любила? Забудь!

«Саша, моя Лена очень сильно заболела, а ее родители в командировке. Я сейчас еду к ней, надо будет поухаживать за ней на выходных. Ничего, если я завтра пропущу встречу с твоими друзьями? Очень скучаю по тебе, но не могу бросить Ленку»

«Все в порядке, Котенок, конечно. Очень жду нашей встречи, целую тебя»

«И я тебя. Перед сном тогда сегодня не звони, Лена, наверно, будет спать»

«Хорошо, завтра позвоню»

«Буду ждать. До завтра»

«До завтра»

Еще никогда я не чувствовала себя такой дрянью и сволочью, как сейчас. Это не какой-то там парень, которого я увела у другой девушки со скуки. Это Саша. Мой Саша, которого я люблю и с которым я всегда мечтала быть.

Я медленно плетусь к Глебу и опускаюсь на сиденье рядом с ним.

— Ты плакала? — Он задает этот вопрос, даже не глядя на мое лицо.

— С чего ты взял?

— Видел.

Я стояла в метрах двадцати от него.

— У тебя хорошее зрение, — хмыкаю.

— Не жалуюсь.

Повисает тишина, а потом он спрашивает так же, не смотря на меня:

— Это из-за него?

— Да.

— Ты не сделала ничего противозаконного.

— Всего лишь изменила ему.

Глеб шумно вздыхает и теперь поворачивает голову ко мне. Я продолжаю смотреть прямо перед собой, чувствуя, как глаза наливаются слезами. Глеб обнимает меня и притягивает к себе.

— Ты правда ждала от меня звонка? — Спрашивает совсем тихо на ухо.

— Правда.

— Разве это нормально, если у тебя есть парень, с которым ты счастлива?

— Нет.

— Может, это означает, что не так уж ты с ним и счастлива?

— Может.

Это короткое слово из пяти букв — признание самой себе. Признание, от которого я бежала весь этот месяц с Сашей.

— Зачем ты себя так мучаешь, Кать?

Он целует мою шею, а по телу снова волна мурашек.

— Глеб, пожалуйста, не надо. Я и так дерьмово себя чувствую.

— Прости, не удержался…

Он отстраняется от меня, а я быстро вытираю побежавшие по лицу слезы.

— У меня нет с собой вообще никаких вещей.

— Завтра утром я отведу Арину и Даню в школу, а потом мы с тобой пойдем в торговый центр и купим все, что тебе нужно. У тебя теплый пуховик?

Глеб тянется к моей верхней одежде, трогает и рассматривает ее.

— Довольно теплый. Сапоги у тебя зимние?

— Да. У вас там сильно холодно?

— Да, холоднее, чем в Москве.

Начинается посадка на наш рейс, и мы проходим в самолет. Я стараюсь, как могу, отвлечься от мыслей о том, что я подлый и ужасный человек, не заслуживающий того, чтобы смотреть в глаза Саше. Думаю, как буду помогать Глебу с маленькими детьми и собакой.

Боюсь, что помощница из меня фиговая, потому что у меня никогда не было младших братьев и сестер, я не умею готовить и я ненавижу домашних животных, потому что мой папа погиб, спасая щенка из горящей квартиры. Обо всем этом я совсем не подумала, когда покупала билет из искренних побуждений помочь Глебу.

А еще очень странно, что Глеб ни слова не говорит о своем папе. Мама в больнице, брат и сестра у соседки, помогать присматривать за ними буду я. А папа где? Может, у него нет отца? Набираюсь смелости и задаю вопрос:

— У тебя только мама? Папы нет?

— Нет, он умер четыре года назад. Сильно болел.

Я сегодня, конечно, просто мастер бестактных вопросов.

— Прости, я не знала. Соболезную.

— Спасибо.

Глеб поворачивает ко мне голову и смотрит, будто тоже хочет задать какой-то вопрос, но не решается. Мы уже заняли наши места, я сижу у окна, а Глеб рядом. Самолет громко гудит, готовясь к взлету.

— А что насчет твоего папы? — Все-таки спрашивает.

— Погиб, когда мне было восемь лет.

— Прости меня за тот комментарий в ресторане про то, что ты в папу. Я почему-то думал, что твои родители в разводе.

— Все в порядке. И, знаешь, я была бы очень рада быть похожей на своего папу.

Я выдавливаю из себя улыбку.

— Ты его помнишь?

— Да, но не очень хорошо.

— Я боюсь, что брат и сестра не будут помнить отца. Им было шесть лет, когда он умер.

— А ты рассказывай им про него, фотографии показывай. Нужно постоянно напоминать, иначе детская память действительно ничего не сохранит.

— Тебе рассказывали?

— Да, и мама, и бабушка по папе, с которой я живу.

Самолет набирает скорость и отрывается от земли. Я зажмуриваю глаза и сжимаю кулаки. Ненавижу момент взлета. Для меня он самый страшный.

— Ты боишься? — Глеб спрашивает на ухо.

— Да.

— Иди ко мне.

Он обнимает меня обеими руками, укладывая голову на своей груди. Я не сопротивляюсь. Глеб гладит меня по волосам и перебирает их пальцами. И сейчас у меня, наверное, впервые за все время со смерти папы появилось ощущение, что меня понимают.

Глава 28. Уютный дом