Помню тебя наизусть

Мы помогли ему забраться на металлический стол, мне досталась почетная должность держателя зубастой головы, а Яна стала помогать доктору распутывать бинты, пропитанные сукровицей и чем-то желтым. При этом Белецкая неустанно болтала, рассказывала, какой это хороший пес. Не для меня рассказывала, а для того, чтобы этого самого пса успокоить. Ведь стоило ей замолчать, и он тут же напрягался, начинал нервничать, и где-то в глубине могучего тела зарождалось тихое рычание.

— Кто у нас такой красивый мальчик? — ворковала она, подставляя доктору корзину, в которую отправились грязные бинты, — такой смелый. Умный…не то, что некоторые.

Пес будто понял, что это шпилька в мой адрес. Повернул ко мне морду и шумно обнюхал.

— Привет, — только и смог сказать я.

В ответ он зевнул, демонстрируя розовую пасть, полную зубов. Эх ты ж, е-мое… У меня аж в животе что-то дрогнуло, и я искренне, но очень малодушно порадовался, что на нем защитный конус.

— Погладь персика, — скомандовала Яна, — он ждет.

Он ждет, когда я предложу ему сожрать мою руку, или ногу.

Под насмешливым Янкиным взглядом и я быстро провел по жёсткой холке:

— Все погладил.

Когда все бинты были сняты, меня чуть не передернуло от отвращения и жалости, потому что задняя лапа у пса походила на сильно обглоданный окорочок. Это какими тварями надо было быть, что бы с живым существом такое сделать?

Несмотря на то, что лапу обезболили, пес мелко дрожал и поскуливал. Я держал его и чувствовал, как бешено колотится измученное собачье сердце

— Держись, парень. Нормально все будет — потрепал его по загривку. В этот раз искренне, без страха, просто чтобы поддержать. Он вяло шевельнул хвостом и прикрыл глаза, совсем как человек, который знает, что надо потерпеть.

В этот момент Яна впервые посмотрела на меня без ядовитого сарказма. Просто заглянула своими серьезными глазищами в самую душу и отвернулась, так ничего и не сказав.

Пока ветеринарный врач промывал загноившуюся рану, она неотступно была рядом и помогала, подавая нужные инструменты, когда надо успокаивала волнующегося пса. Ободряюще улыбалась и беспечно чирикала, но я-то видел, как на ресницах нет-нет да и сверкала одинокая слеза.

— Как у него дела? — спросила у Степана Константиновича, когда он закончил с обработкой и наложил новую повязку.

— Не нравится мне его лапа. Как бы не пришлось отнимать.

Белецкая прижала руку к груди

— А антибиотики? Неужели не помогают?

— Те, что есть у нас в распоряжении? — он глянул на нее исподлобья, — Нет. Нужны более сильные. Но…

— Я привезу!

— Они обычно только на заказ.

— Закажу, — упрямо кивнула Белка, — напишите мне чего и сколько надо. Я все достану.

И вот над этой девочкой, самозабвенно спасающей изуродованного пса, мы как идиоты ржали? Над тем, что она с лопатой и в сапогах?

Я себя почувствовал просто конченой сволочью.

Глава 15

POV Макс

Из приюта мы уходили вместе. Молча, думая каждый о своем.

— Куда ты? — спросила Яна, когда я свернул налево.

— На остановку.

— Идем, — она махнула рукой и поплелась к машине, уныло пиная перед собой камень.

Наверное, надо было отвесить какую-нибудь шуточку, по поводу того, что она впервые позвала меня прокатиться, хотя клялась, что никогда этого не сделает, но не было ни сил, ни настроения. Перед глазами изувеченная лапа Персика и бинты, пропитанные лекарствами вперемешку с кровью, а внутри состояние такое странное, что словами не передать. Жалость, бессилие, стыд за людей.

Поэтому я без лишних слов сел на пассажирское сиденье и пристегнулся. Яна тем временем завела двигатель, включила дворники, чтобы смести пыль с лобового стекла, но с места трогаться не торопилась. Просто сидела и смотрела в окно.

— Ты…это…молодец сегодня, — внезапно произнесла она и покраснела, — серьезно. Я думала, что сбежишь, когда Персика увидишь… а ты остался. Спасибо.

Почему-то снова стало стыдно. За то, что благодарит по такому поводу.

На душе так муторно, словами не передать. Я попытался вспомнить, что хотел ей сказать все эти дни. Вроде речь какая-то была заготовлена, в которой я — крутой и независимый — признаю свои ошибки, но при этом не перестаю быть отважным мачо, грозой девичьих сердец.

Фигня все это. Фигня.

— Прости меня.

Белецкая подняла настороженный взгляд:

— За что?

— За фотку ту идиотскую. За одноклассников. За все. Я…мне жаль, что я так себя вел, — вроде прощения у нее прошу, а полегчало мне самому.

Яна долго не отвечала. Рассматривала меня, будто впервые видела. Неторопливо, немного растеряно и капельку грустно. Я тонул в этом пронзительном взгляде, забывая обо всем на свете. Будто и не было ничего кроме нас двоих, сидящих в машине так близко, что стоит протянуть руку и можно коснуться. Провести пальцами по нежной щеке, пропустить сквозь пальцы прядь шоколадных волос.

Естественно, я этого не сделал. Не посмел. Вместо это с кривой улыбкой предложил:

— Мир и дружба?

— Дружба? — она рассеяно посмотрела на мою руку, протянутую в знак примирения, — Какие из нас друзья, Максим? Но теперь я буду ненавидеть тебя чуточку меньше.