Помоги мне тебя оправдать

Этот дом достался по наследству. Скорее, по стечению юридических обстоятельств. У тети моего первого мужа не оказалось родственников ближе, чем я с дочкой. Вот так мы и стали обладательницами старого, очень хорошего, большого дома в ближнем пригороде. Мне даже не могло присниться такое. Да, судьба преподносит подарки. Это — хороший подарок.

Но я помню, всегда помню, о парности в жизни. Господи, не нужно мне плохого подарка. Если уж плохого, то не очень. Чего в моем возрасте больше всего боятся? Нездоровья детей. Помню, когда Лизавета была маленькой, все мысли только о ее здоровье. А мои редкие напоминания о душе и мыслях, отбрасывались умным, старшим поколением, как никчемный вздор. Но хорошо, что девушкой я была упрямой и настойчивой. Игрушки и книжки окружали ее с младых лет. Мы рано с ней стали подружками. Все заботы, опасения, все восторги и первые разочарования делились на двоих. Какое счастье купаться в материнстве. А уж с годами видеть положительный результат — с этим ничего не сравнится. Нет-нет, все мне видится совсем не в розовых тонах, но я научилась отличать зерна от плевел. Не придавать частностям, мелочам значения глобальных катастроф. Это, скорее всего, и спасло наши с Лизкой отношения. Не скрою, гордость за эту дружбу несу, как флаг. Как здорово, когда есть рядом близкий, самый близкий, который страдает вместе с тобой и счастлив вместе с тобой.

Смех смехом, но ведь как-то пошло у меня общение с землей. И цветочки, и кустики, и даже заборчики. Иду и сама не замечаю, как смотрю на все хозяйским взглядом.

А что это?

Кошелек. Но это не мой кошелек. Кто же был тут в мое отсутствие? Если свои, почему нет записки? А если чужой? Но по правилам, чужие должны брать, а не оставлять. Он, наверно, пустой, его выронили. Но кто? Когда?

Ни-че-го себе. Десять по двадцать у. е… А это что? Визитка. Интересно, воры когда-нибудь оставляют визитные карточки?

Шутки шутками, но я ничего не могу понять. У меня во дворе кто-то явно был. Зачем?

Что же написано? Что-то без очков ничего не вижу. Нет, увидела. Митин Дмитрий Дмитриевич. А дальше очень мелко. Потом рассмотрю.

Стоп, я, кажется, поняла. Это была не собака. У меня во дворе бежал человек. Бежал, щелчок, опять бежал. Наверно, обломал малину. А жаль. Она в этом году только-только стала по-настоящему плодоносить. Как вспомню, что это было за наследство. Кусты наступали на дом. Весь сад — чащоба, через которую без топора не пробраться. А сейчас каждый куст на своем месте, все, наконец, по- настоящему плодоносит. Деревья обрезаны, кусты рассажены. Часто смотрю и сама не верю, сколько же я тут потрудилась. Но, главное, что результат налицо. Сейчас не говорю никому о своей не любви к работе на земле.

Но это еще не все. Крепкий, с умом построенный дом, несколько лет не отапливался. Обои отсырели, паркет потемнел. В общем, все небольшие сбережения, которые у меня были, ушли на обновление приобретенного жилища. Но опять же, результаты налицо. Тут и лестницы приводились в порядок, и заборы.

Стоп. Калитка открыта. Куда же он бежал?

Трава помята. Неужели падал этот Митин? А может, его валили на землю?

Нет, он полз прямо. Видно, что полз.

Куда же он полз?

И вдруг шепот, очень тихий шепот: «Тихо, не кричите, тихо».

Очень твердый и настойчивый шепот.

Оборачиваюсь.

Я не онемела. Лед ужаса сковал меня.

В кустах — двое мужчин. У меня работали одни глаза. Ни слух, ни мозги — одни глаза.

Только потом я поняла, что такое оцепенение. Потом, когда пришла в себя.

Не знаю, сколько времени переводила взгляд с одного на другого, ничего не понимая, и даже не ощущая ужаса, который привел к оцепенению.

Не знаю. Только помню, что лед начал таять во мне как-то снизу: отошли ноги, потом, снизу вверх, спина и, только в последнюю очередь, голова.

Передо мной было двое мужчин. Один, видимо, спал, а второй шептал, все время шептал: «Тихо».

Еще не соображая в чем дело, спросила: «Он спит?»

— Нет. Он мертв. Я убил его.

— Он был очень виноват? Он заслужил смерть? — выдавила я из себя очередную глупость.

— Да, — ответил Живой.

— В чем его вина? — это был мой последний, глупый вопрос.

В ответ — молчание.

— Почему у меня во дворе?

— Это случайность. Просто совпадение.

И опять молчание.

Только сейчас, присмотревшись, я увидела бледность и заостренность лица.

В моих руках кошелек, в котором на визитке черным по белому написано: Митин Дмитрий Дмитриевич.

— Кто из вас Митин?

— Он.

— В кошельке еще деньги, — как завороженная говорю я.

— Сколько? — спросил Живой.

Быстро раскрыв кошелек и пересчитав, как школьница, отвечаю: «Двести. Двести долларов. Десять по двадцать. Все новые». Как будто отчет был хоть кому-нибудь нужен.

— Возьми их себе, мадам, — сказал Живой.

Слово «мадам» меня ошеломило. Значит, этому мужчине я знакома, очень давно знакома. Так обращались ко мне в молодости.

— Вы знаете меня?

— А ты меня не помнишь?

— Нет.

— Прекрасно. Хорошо. Возьми деньги себе.

— Зачем?

— Можешь отдать ментам. Тебя не только не оценят, но еще и решат, что этот мертвец твоих рук дело.

— Господи, а что мне делать? Почему сразу не ушли? Чего ждете?