Помолвка: Рассказы

Слушая такое, несчастный заместитель начальника канцелярии все более бледнел и задыхался, волосы дыбом вставали у него на голове, и он чувствовал, как по спине растекался холодный пот. В первый же день он похудел на полкило, а затем, в продолжение всей недели, он буквально таял на глазах и к тому же усвоил привычку есть суп вилкой и отдавать честь полицейскому. В начале следующей недели прибывшая карета «скорой помощи» увезла его из дому в больницу.

Освободившись от тирании господина Лекюйе, Дютийёль смог вернуться к излюбленному обороту: «В ответ на Ваше письмо от такого-то числа текущего месяца, а также ссылаясь…»

И все-таки он не чувствовал себя удовлетворенным. Что-то продолжало тревожить его, какая-то новая властная страсть, и было это не что иное, как тяга к прохождению сквозь стены. Без сомнения, он мог свободно предаваться ей у себя дома, и там он этого не упускал, но человек таких блестящих способностей не может долгое время получать удовлетворение, применяя свое дарование столь заурядным способом. К тому же прохождение сквозь стены не могло являться, так сказать, целью в себе. Нет, это уход в мир приключений, где за первым последует продолжение, нарастание новых авантюр и, в конце концов, наступит завершение. Дютийёль это хорошо понимал. Он ощущал неудержимую потребность развернуться, в нем росло желание превзойти самого себя, его влекла смутная тоска, словно его призывал какой-то застенный голос. К несчастью, ему недоставало прямой цели, и он стал искать, чем бы вдохновиться, — он окунулся в газеты, где его особенно интересовали рубрики, посвященные политике и спорту. Эти сферы казались Дютийёлю вполне достойными для приложения сил. Но он отдавал себе отчет в том, что они не представляли никакого раздолья человеку, способному проходить сквозь стены, и он обратился к рубрике происшествий, на его взгляд, наиболее многообещающей.

Первое ограбление, на которое отважился Дютийёль, было совершено им в крупном банке на правом берегу Сены. Преодолев с дюжину стен и перекрытий, он проник в сейфы, наполнил карманы банковскими билетами и, прежде чем удалиться, красным мелком собственноручно засвидетельствовал, что кражу совершил он, «Упырь-Упырь». Эту подпись с чрезвычайно красивым росчерком на следующий день воспроизвели все газеты. К концу недели имя «Упырь-Упырь» приобрело небывалую известность. Все симпатии публики были безоговорочно на стороне взломщика, который так здорово издевался над полицией. Каждую ночь Дютийёль оповещал о своем новом подвиге, наносившем ущерб то банку, то ювелирному магазину, то просто какому-нибудь богачу. В Париже, как и в провинции, не было женщины, хоть в малой степени настроенной на мечтательный лад, которая не испытывала бы жгучего желания принадлежать и телом, и душой ужасному Упырю. После похищения знаменитого бриллианта Бюрдигалла и кражи в Обществе городского кредита, которые произошли одно за другим в течение недели, восторг толпы достиг исступления. Министр внутренних дел вынужден был подать в отставку, увлекая за собой и министра записей актов. Сам же Дютийёль, став одним из наиболее богатых людей в Париже, продолжал аккуратно приходить в канцелярию, ему даже прочили академический значок. По утрам, явившись в министерство, он слушал разговоры своих товарищей о невероятных событиях минувшей ночи, и эти рассказы доставляли ему величайшее удовольствие. «Этот Упырь-Упырь, — рассуждали они, — потрясающий тип, какой-то сверхчеловек, прямо-таки гений». Слушая подобные восхваления, Дютийёль смущался и краснел, и взор его сквозь стекло пенсне излучал благодарность и дружеские чувства. Как-то раз этот дух всеобщей симпатии до того растрогал его, что Дютийёль был уже не в состоянии хранить свою тайну дольше. Не без некоторой робости он внимательно оглядел сослуживцев, собравшихся за газетой, в которой сообщалось об ограблении Национального банка Франции, и скромно сказал:

— А ведь Упырь-Упырь — это я!

Признание Дютийёля было встречено взрывом такого невероятного хохота, что его просто невозможно было унять, а сам он в насмешку получил прозвище Упыря. В конце рабочего дня, когда служащие расходились по домам, некоторые из его товарищей открыто подшучивали над ним, и жизнь стала казаться Дютийёлю уже не такой прекрасной.