Помощник. Якоб фон Гунтен. Миниатюры

Не успел он сунуть письмо в конверт и надписать адрес, как в саду послышались шаги. А полминуты спустя в контору вошли г-н Тоблер и еще двое мужчин, очевидно завсегдатаев «Парусника». Они громко переговаривались, смеялись и, судя по всему, были полны хмельного задора.

Что это у Йозефа за дела в такую поздноту? — нетвердым голосом осведомился Тоблер. Ну, по крайней мере, у него как будто бы и впрямь прилежный и самоотверженный помощник, заметил он далее, оборотись с улыбкой к своим карточным партнерам. Но теперь Йозефу пора закругляться, завтра тоже день будет. С этими словами инженер подошел к двери, которая вела на жилую половину, и во все горло рявкнул: — Паулина!

— Да, господин Тоблер! — послышалось сверху. — Принесите-ка в контору парочку бутылок рейнвейна! Да побыстрее!

Йозеф коротко пожелал вновь пришедшим спокойной ночи и ушел к себе, но вполне мог бы и не прощаться: они и думать про него забыли, у них было совсем другое на уме. Троица расселась, верней, чуть не разлеглась на чертежном столе, толком не разбирая, куда ее занесло. Ноги свои они водрузили на стулья, а хмельные и сонные головы то и дело приходили в теснейшее соприкосновение с чертежными набросками Тоблера. Сам Тоблер, с трудом удерживая равновесие, набил свою трубку, а когда наконец появилось вино, очень старательно и очень неуклюже наполнил бокалы, после чего началась попойка вперемежку с храпом и протяжными зевками. Инженер, сохранивший покуда малую толику здравого смысла, внезапно решил употребить ее на то, чтоб разъяснить друзьям-собутыльникам суть своих изобретений; но его затея была встречена хохотом и полнейшим непониманием. Серьезный мужской взгляд на мир валялся под ногами — вместе с брошенным на пол разбитым, расплескавшим свое содержимое бокалом вина. Мужской и человеческий рассудок горланил и орал так, что стены дома прямо ходуном ходили. Вдобавок ко всему, что он тут учинил, Тоблер весьма бестактно вознамерился громким голосом кликнуть в контору жену, чтоб, как он объявил, познакомить ее со своими друзьями. Она спустилась вниз, правда не вошла, а только приоткрыла дверь и заглянула в комнату, но тотчас исчезла опять, отшатнувшись в испуге, как она наутро сказала мужу, от мерзостной и гадкой картины, которая открылась ее глазам и которую даже голландский художник-жанрист, мастер по части изображения хмельных компаний, не смог бы нарисовать убедительней и ужасней, чем она была наяву. С исчезновением г-жи Тоблер попойка отнюдь не завершилась, наоборот, пир шел горой до утра и до изнеможения, того полнейшего изнеможения, какое в конце концов одолевает и самого крепкого гуляку, валя его под стол. Так случилось и на сей раз, и разгульная бражка с жутким храпом дрыхла в техническом бюро до тех пор, пока Паулина не пришла затапливать печь. На дворе уже стоял белый день. Приятели проснулись. Бэренсвильцы поплелись назад в деревню, к своим пенатам, а г-н Тоблер отправился наверх, в спальню, чтобы сном разогнать хмель и бурю.

Паулине воистину пришлось попотеть, приводя в маломальский порядок разоренную и обезображенную контору. Когда Йозеф в восемь утра спустился вниз, обстановка там была еще довольно неприглядная, поэтому он решил сперва сходить на почту. Все валялось вперемешку — столы, эскизы, чертежные и письменные принадлежности, рюмки и пробки, кругом разлитые чернила, красные и черные. Под ногами лужи вина, бутылка с отбитым горлышком. Впечатление было такое, словно тут не цивилизованные люди хозяйничали, а орда дикарей; вонь наполняла помещение, — кажется, дней десять кряду надо держать окно распахнутым настежь, тогда только комната опять станет уютной, чистой и примет жилой вид.

На почте Йозеф опустил в ящик письмо управляющему. «На всякий случай», — подумал он.

А на следующий день семейство Тоблер получило четыре тысячи франков из родительского состояния. Немного, но все ж таки кое-что, как раз хватит, чтобы угомонить самых нетерпеливых и буйных заимодавцев. Йозеф давно приготовил список кредиторов, и теперь на этой пестрой клумбе выискали наиболее запашистые цветы, чтобы хоть на время приглушить их «аромат». Среди этих хищных, ослепительно ярких растений был и садовод, который твердил, что не успокоится, пока у Тоблера не опишут имущество и с позором не выгонят его из дома, и электростанция, которая с такой издевкой пожала плечами и отключила свет, и сосед-слесарь, этот, по словам Тоблера, «неблагодарный пес», которому по всей справедливости «надо было швырнуть деньги в морду», и мясник — но отныне чтоб «ни кусочка мяса из этой паршивой лавки!», и переплетчик, «старый верблюд», пусть радуется, что… И так далее. И часовщики, на которых «в общем-то не стоит чересчур обижаться», и владелец завода металлических изделий, который соорудил медную башенку и прислал счет, и некоторые другие люди, «вполне заслужившие денег».