Помощник. Книга о Паланке

Как только жена вошла, она сразу стала рассказывать о жандармах, потому что это могло напугать его больше всего. Как она и предполагала, Речану стало плохо, от внезапной слабости он наклонился вперед, засунул руку под рубашку и принялся быстро массировать себе грудь — может быть, от страха, что сердце не выдержит. Речанову, очевидно, забавлял вид испуганного и словно онемевшего мужа. Злорадная улыбка, которая появилась у нее еще на улице, не сходила с ее губ. Она не только с беспощадной искренностью рассказала ему до мельчайших подробностей о ночном происшествии, но и разъяснила, что его ждет, если он не придержит язык и случайно где-нибудь проболтается.

Ее поведение так ошеломило Волента, что он не попытался даже поправить рассказ Эвы, чтобы тот не звучал столь зловеще, ведь пока ничего такого не случилось, она сама прекрасно знает это… и вдруг он сообразил, что у нее на уме, им овладело неописуемое волнение: ведь она не ставит мастера ни в грош! Ее уже ничто с ним не связывает, она только что дала ему понять, что муж ей абсолютно безразличен. Она напала на него, как на безнадежно отброшенного человека, который уже не в состоянии помешать ей в чем-либо. У Волента гудело в голове: она списала его в расход, списала в расход!

Ему захотелось выразить мастеру хоть какое-то сочувствие. Он встал перед Эвой и заявил, что в случае провала примет всю ответственность на себя, и гордо заверил ее, что выкарабкается из этого сам. Словно поведение Эвы придавало ему храбрости — он чувствовал свое превосходство над мастером и как мужчина. Те двое молодых жандармов не поймали его, он с легкостью сможет отрицать, что проезжал там, машину в два счета приведут в порядок, ну а уж если выплывет, что это все же был он, то он скажет, что мастер о его поездке ничего знать не знал. Почему он не остановился? Да, почему, почему? С ним в кабине сидела любовница, замужняя женщина, супруга одного почтенного паланчанина, но пусть уж жандармы лучше ее не ищут, потому что, если об этом узнает супруг, он задаст им жару, что они грязные клеветники, и добьется их перевода куда-нибудь к черту на кулички.

Мастер его не слушал, ему уже казалось, что под окном раздаются тяжелые шаги, энергичный топот сапог, шелест одежды, скрип кожи и звон оружия. Но сильнее всего звучал голос жены. То, что в ее поведении заметил Волент, мгновенно уловил и он. Его буквально раздирала боль: он знал, хорошо знал, что значит эта ее смелость.

Эва Речанова проводила Волента до ворот. Там еще поговорила с ним о деле очень мило и кокетливо, и Волент пошел домой, буквально потрясенный надеждой на самые большие женские обещания, и, дойдя до угла улицы, начал весело посвистывать. Речанова вернулась на кухню к мужу. Она пришла насладиться его страхом и окончательно уничтожить его — другими словами, она пришла ковать железо, пока горячо, и вызвать по возможности самую тяжелую сцену.

Речанова. Ну, чего нюни распустил?

Речан ничего не ответил.

Она. Чего молчишь?

Он все еще не мог ей ответить и только повертел головой, ища глазами табак.

Она. Язык проглотил, что ли?

Речан. Такого он больше не сделает…

Она. Чего это — такого?

Он. Никогда больше не поедет… Никуда.

Она

(хладнокровно). Никогда? О чем это ты?

Он. Без моего приказа больше вы оба шагу не сделаете, иначе я его выгоню взашей.

Она(с отвращением). Не сходи с ума.

Он. Я не схожу с ума, а говорю вам: хватит!

Она(подбоченившись).

А я тебе говорю, что ты спятил с ума, вот так!

Он. Как раз наоборот, у меня в голове прояснилось, и я говорю — хватит!

Она. Нет, милок, еще как поедет, и ты ему не помешаешь, сколько ни пыжься. А если станешь супротивничать, я тебя живо скручу… глазом моргнуть не успеешь.

Он. А я говорю — не поедет, я не позволю посадить себя в каталажку.

Она(с холодным спокойствием). Поедет.

Он. Нет, мне здесь жандармы не нужны, мы будем торговать честно. Вот так будет.

Она

(с издевкой). Ишь, напустил в штаны!

Он. Нет, просто с нынешнего дня у меня вот тут (показал себе на лоб) прояснилось… так что, милка моя, все мне ясно!

Она(с ехидным смехом). Там?! Да там у тебя пусто. У тебя сроду была пустая башка, зато в штанах полно, там у тебя — о-го-го — порядочно наложено! И… слушай, не болтай вздора, не зли меня! Может, ты, грешным делом, сам собрался в участок донести на себя? Это было бы на тебя похоже, ведь ты и в Восстание первый голову потерял.

Он. Чего ты несешь?..

Она. Несу? Разве все было не так? Неужели же ты считаешь, что я тебе уступлю?

Он. Я не хотел этого…