Помощник. Книга о Паланке

— Да, так говорю, — подтвердила она с решительным видом, который не всякой женщине к лицу, — и так оно и будет. Он с этого времени будет приказчиком, если вообще захочет работать. А если вздумает ерепениться, получит то, что заслужил.

— Вы здесь хозяйка, вам виднее, — подыгрывал ей Ланчарич.

— Сама знаю, не волнуйся, — улыбнулась она самоуверенно.

— Но знаете ли вы, — попытался пошутить Волент, чтобы немного преодолеть смущение, которое он чувствовал в ее близости, — кто в Паланке делает торговлю?

— Мужчины? — спросила она язвительно.

— Мужчины, геть, мужчины делают кшефты, — засмеялся он через силу.

— А кто управляет мужчинами, этого ты не знаешь?

Он рассмеялся веселее:

— В Паланке говорят, что женщины должны держать кошку, думать о перине и поварешке.

— А ты что, не любишь торговые дела? — спросила она, разглядывая его и улыбаясь оттого, что он краснеет и отводит глаза.

— Да нет! — воскликнул он слишком громко. — Нет, это мой хлеб, я, геть, пани Речанова, только это и умею делать.

— Значит, ты будешь делать то, что умеешь, так как Речан этого не умеет, и мне здесь нужен мужик, а не тряпка, которую любой может в два счета обернуть вокруг пальца.

— Но он, — начал сбивчиво Волент, — неплохой человек.

— Для других — да, но не для нас с Эвой.

— Но ведь можно было бы договориться и с ним, разве нет?

— Нельзя. Ты сам хорошо знаешь это.

— Все еще можно поправить, — сказал он, сам не зная для чего.

— Ты что, без него не обойдешься? — спросила Речанова резко.

— Почему же… обойдусь… но если мы останемся без него, то одного человека нам будет не хватать.

— Не бойся, он не уйдет, не покинет свою дочь. Да разве ты не говорил, что нам нужен еще один помощник? Или тебе не верится, что мы оба теперь начнем им командовать?

Он покраснел и в ужасе уставился на пол.

— Ну что?! Тебя это мучает?

— Как же я буду командовать им, раз он здесь мештер?

— Ты можешь называть его так, этого я тебе не запрещаю, но делать ты будешь то, что скажу тебе я, а он в свою очередь — то, что скажешь ему ты, и скажешь это так, будто приказала я. Не бойся, скоро привыкнешь, и тебе это перестанет казаться странным.

Минуту он сидел неподвижно, не зная, что ему ответить.

— Такова жизнь, — опередила она его.

— Но мештеру не следует совсем выходить из торговли, — сказал он наконец, чтобы не выглядеть человеком, который визжит от радости, что у него вдруг все так удается.

— Он и не выйдет, — сообщила она ему сухо, — только уступит дорогу, потому что не умеет делать это так, как ты. Вот и все.

Он нерешительно покачал головой.

— А на бойне без него все идет как положено или нет? — спросила она.

— И пойдет еще лучше, — похвастался он.

— Вот видишь! — сказала она резко.

— Ведь мне тоже легче, когда у меня развязаны руки, — улыбнулся Волент, опасаясь, как бы случайно не разозлить ее.

— Ну, это мы все наладим, дай срок.

— Ну конечно, — ожил он, — ведь мы же столько вложили в это дело, вся система, которую мы вдвоем создали, распалась бы, а приводить все до ренду всегда трудно.

— Видишь, ты мужик умный, знаешь, что к чему, правда?

— Вы знаете, что нам надо, я давно об этом твержу, — улыбнулся он ей.

— Да, и я уже решила.

Она легко провела рукой по лицу. Ее глаза все осматривали его, и он не мог выдержать этого взгляда.

Тогда она сказала медленно, отчетливо и дразнящее тихо:

— Как-нибудь вскорости я загляну к тебе посмотреть, что ты там делаешь.

Он снова покраснел, почувствовав, как у него наливаются веки, и жадно кивнул в знак согласия.

Паланкские спальни оживали в ночь со среды на четверг, а чаще — с субботы на воскресенье. Этот обычай существовал издавна, сохраняемый всеми слоями общества, всеми возрастными категориями, как говорится, искони. Для этого не требовалось громких речей и каких-либо особых галантных приготовлений, он был как бы апофеозом благополучия и комфорта, отвечал представлениям об обязанностях по продолжению рода, а также общепризнанной морали, рекомендующей половую воздержанность. Эти два дня (а у пожилых партнеров — один) были как бы компромиссом обязанностей и похоти; обычай этот положительно влиял на супружеское и прочее сосуществование: в такие дни прекращались всякие распри и начиналось тщательное и педантичное очищение тела. Обычай отвечал тогдашним медицинским взглядам на телесную и душевную гигиену, которые утверждали: не перебарщивать, но и не запускать.

Паланчане, питавшиеся тяжелой, пряной едой и пившие много вина, были людьми довольно инициативными. Они бы в два счета забыли о сдержанности, если бы не сила привычки, одерживаемая авторитетом священников и врачей, которым приходилось прибегать даже к коварству (они предостерегали от излишнего перенапряжения, ссылаясь на угрозу размягчения костей, мозга, наступление импотенции, неестественных склонностей и нечистых мыслей у детей слишком рьяно сожительствующих родителей, на грех, а то даже на грыжу и паралич).