Помощник. Книга о Паланке

Путешествие по радиостанциям он закончил на Балканах, повернулся на бок, потом на живот. Слегка потер ладонью лицо, потом сунул руку под грудь и услышал сердце. Оно резко било в ладонь. Этот насосик находится в действии с самого дня его рождения, вернее, начал работу еще раньше. И все качает, качает, без перерыва и перебоя. Все в его теле хотя бы на мгновение, да вздремнет, отдохнет, только этому насосу нет ни покоя, ни отдыха, работает и работает день и ночь, с весны до зимы, с рождения до могилы, месяцы, годы, десятилетия, пока вдруг не остановится, достучит, умолкнет — и делу конец. Настанет тишина, воцарится вечный сон: человек додышал. Какое оно одинокое, подумал он, и какое незаменимое! Какое оно одинокое и покинутое! Без помощи, без отдыха…

Эта мысль встревожила его, что-то его кольнуло под сердцем, как будто сердцу докучали его рассуждения, понапрасну ослабляли его.

Перед сном Речану всегда вспоминался ученик, стройный, ладный парень с блестящими черными глазами, на которые ниспадали непокорные черные волосы. Но сегодня он о нем почему-то не вспоминал.

Речана медленно одолевала дрема. Ему показалось, что он в акациевом лесу за городом, возле руин старой турецкой пограничной крепости. Из этого «паланка»[40] в те далекие времена не раз вырывалась пресловутая турецкая конница, чтобы только так, забавы ради, разорить этот город и спалить дотла его водяные мельницы. Потом он оказался в подземном ходе, что тянулся из-под монастыря под городом и рекой… Далеко он не прошел. В минуту, когда уже услышал, как над ним течет река, как ее воды с шумом скользят по песчаному дну и ему захотелось походить босиком и стать легким, войти в воду между заросшими травой берегами, он вдруг проснулся.

Включил свет, слез с кушетки, оделся, сходил в сарай за велосипедом, сел на него и поехал на Торговую улицу посмотреть, заперты ли ворота мясной. Он спешил вниз, раздраженный. Женщины, уходя из дому, не заперли ворота. Да, он был дома, они знали, что он никуда не уйдет, но ворота такого большого дома должны быть на запоре и днем!

Нажимал на педали, хмуро смотрел на конус света, который мчался впереди него, и бормотал:

— Господи, уж эти женщины! Уж эти женщины! Ума ни на грош!

Ему вспомнилось, как она (он думал о жене) вбежала к ему на кухню, и он криво усмехнулся. Ворвалась с карандашом и длинным листом бумаги, исписанным сверху донизу цифрами.

— Штево! — крикнула еще в дверях, глаза у нее так и сияли. — Штево, смотри, что у меня получилось… ой, боже, ужас! Через наши руки, вот!.. — Протянула ему бумагу. — Вот здесь, господи боже мой, я подсчитала… Штево, ох боже мой! Через наши руки прошел милли-о-о-он! Милли-о-о-он!

Он оглянулся не стоит ли кто за дверьми.

Она расплакалась.

— А я-то думал, что такое случается только за морем, — сказал он.

— Американцы, мы американцы… — все повторяла она и ходила с бумагой на кухне, уже совсем забыв, что хотела показать ее ему.

Ворота на Торговой улице он нашел запертыми. Домой возвращался, шагая рядом с велосипедом, и время от времени довольно посвистывал.

В одно из следующих воскресений, когда установилась прекрасная теплая погода, на недалеком курорте открывался новый сезон. По этому поводу устраивались скачки, проводились футбольный и волейбольный матчи, приезжал луна-парк, и вечером в парке и на террасе курортного ресторана устраивались танцы под зажженными лампионами. И естественно, собиралось много народу из ближней и дальней округи, а уж паланчане, конечно, такого случая пропустить не могли.

Жена и дочь Речана заказали на воскресенье коляску. Когда они вернулись из костела, она уже ждала их у ворот. Быстро переоделись, надели широкие соломенные шляпы с лентами, взяли солнечные зонтики и отправились, чтобы, боже упаси, не прибыть последними. Они очень спешили, надевая желтые, как солома, летние платья, ведь все знакомые наверняка уже в пути. Когда Речан увидел, с каким достойным видом обе прошли по саду, он не мог не признать, что из дома вышли две настоящие дамы. Они буквально плыли. А как обе были хороши! Стало обидно, что он с ними живет не в ладу. Пожалуй, он с удовольствием проехался бы тоже, но они уже давно не приглашали его, он ведь все еще не переоделся в новое, вот ему и пришлось оставаться дома. Курортных забав он не жаждал, ему только хотелось прокатиться со своими красивыми женщинами, куда-то их отвезти.

Коляска прогромыхала городом и заняла место в строю колясок, пролеток, автомобилей, мотоциклов и велосипедов. В этот прекрасный день все устремилось к одному центру — курорту, увлекая и радуя пассажиров, разодетых в пестрые летние одежды.

Эву-младшую убаюкивало покачивание коляски, и она с трудом преодолевала дремоту, а мать, сидевшую под зонтиком гордо выпрямившись, с сосредоточенным выражением на гладком, красивом лице и холодным взглядом ярко-синих глаз, быстрая езда, дуновение свежего ветерка, бег лошадей и стук подков, приподнятый, праздничный настрой всей этой процессии погрузили в размышления.