Помощник. Книга о Паланке

Блащак кивнул, но все же направился ко входу в гостиницу «Централ», куда его манили свет, музыка, дразнящие запахи и профессиональная привычка поинтересоваться, а кто там сидит и о чем идут разговоры. Он всегда делал то, что считал нужным, культивируя в себе решительность, инициативу, способность действовать и принимать решения самостоятельно, но, может быть, этим он компенсировал издержки, вытекающие из обременительной для его свободолюбивой натуры служебной субординации.

В первом этаже гостиницы «Централ» были ресторан, кафе, игорный и танцевальный зал с баром, откуда слышалась музыка: рояль, скрипка, контрабас, ударник, кларнет, саксофон.

В полупустом ресторане грохотал вентилятор, вешалки были заняты шляпами и прогулочными тростями пожилых господ, которые здесь проводили довольно много времени над пузатыми кружками пива и с вечерней сигарой. В конце длинного помещения стояла оцинкованная разливочная стойка. Официант, разливающий пиво и вино, в белой куртке, прилизанный (его темные волосы, разделенные на прямой пробор, пахли ореховым маслом), слегка опирался о встроенную в стену полку, уставленную всевозможными стаканами, кружками и бутылками. Казалось, что они стоят в два ряда — оптический обман создавали сверкающие за ними зеркала. Официант немного устало, но спокойно, как это бывает незадолго до закрытия, смотрел в окошко в двери, за которым видел кухню и легко одетых судомоек. Временами он как будто выбирал себе одну из них. Из-за дверей доносился звук текущей воды, звон приборов и тарелок. Сегодня подавалось обычное блюдо: довольно старая картошка, немного уже подпорченная, горячий шницель и маринованные огурцы, после которых хотелось пить пиво, хотя бы и слабенькое, послевоенное, которое сюда привозили с пивоваренного завода в Выхни.

Столы в биллиардной были освещены низко опущенными люстрами, как в армейских штабах. Вдоль стены тянулся ряд шахматных столиков с собственным освещением и крепкими кожаными креслицами. Здесь было дымно, но уютно, приятно случали биллиардные шары. Говорили об игре, скупо и потише — о торговле и политике. Завсегдатаи были слишком солидны для того, чтобы поднимать шум вокруг этих тем. Люди приходили сюда не за тем, чтобы выкричаться, а чтобы немного поиграть, обменяться парой подходящих, значительных слов и договориться о чем-то конкретном. Так же как в любом другом помещении гостиницы, здесь во время игры рождались обширные планы и не уступающие им торговые сделки, только здесь — абсолютно честные. Посетители зала составляли своего рода замкнутое сообщество, считая себя во всех отношениях трезвыми, умеренными и солидными людьми. Они избегали шума, говора, лавины воззваний, в вечернее время они уже не хотели иметь с этим ничего общего. Если в Паланке кто-то ходил лишь в игорный зал, это кое-что значило — такой человек считался солидным. Присутствующих здесь не волновали ни экономические, ни политические теории, их манила только практическая сторона жизни. Это были игроки, но другого рода, можно сказать, что это были реалисты чистой воды, а известно, что именно такие и способны вкушать всю прелесть игры. Риторические способности имели успех в кафе, необузданный «кутеж» послевоенных нуворишей — в баре, в распивочной и в игорном зале второго этажа. Здешние тоже умели гульнуть, но не делали этого публично, интрижки с дамами вели шито-крыто и предпочитали лепить сотенные на потные лбы цыган в частных винных погребках.

Были здесь чиновники (в том числе и те, что на пенсии), наставники в жизни и торговле, любящие солидность ремесленники и те, кто считал, что больше не имеет права вмешиваться в мирские дела, ибо их старый и прекрасный мир приказал долго жить.

Даже табачный дым и тот выражал здесь сдержанность этих господ. Он поднимался над их головами медленно, не потревоженный резким выдохом ноздрей или губ. Здесь пили черный кофе с порцией рома, редко с двойной, еще реже — с тройной. А если здесь все же кто-то повышал голос, это был, как правило, кто-то новый, какой-то чужак. Все поднимали головы и смотрели на него без упрека, но с таким изумлением, что этого было достаточно. Крика здесь просто не терпели, так же как и советчиков. Над одним шахматным столиком висел лист бумаги. Может быть, кто-то повесил его только в шутку, но он там так и прирос. На нем было написано:

СОВЕТЧИК, ПОМОЛЧИ!

Плакатик свидетельствовал о грубости нравов. Деликатность куда-то испарилась, как говорили — ее унесла война, но в этом выражались и остатки старой бесцеремонности времен монархии, вульгарность и тупость низших чинов монархической государственной машины; в Паланке, быть может, больше, чем в каких-либо других местах, они еще проглядывали в текстах объявлений, инструкций и запретов, вывешиваемых в публичных местах. По таким вот предупреждениям, приказам и предостережениям можно было судить даже о будущей судьбе того или другого народа.