Помощница лорда-архивариуса

— Нет, спасибо, — сказала я и помотала головой. Тогда альфин засмеялся. Удивительное зрелище! Он смеялся почти как человек, издавая тонкие, хриплые звуки, раскачиваясь от удовольствия. Я не выдержала и засмеялась в ответ, но тут же осеклась.

— Для кого предназначается альфин? — спросила я господина Дрейкорна, который молча наблюдал за нами.

— Ни для кого. Торговец содержал животное в ужасных условиях, поэтому я выкупил его. Пока он поживет здесь.

Ответ немного успокоил. Кажется, веселому зверьку не грозила участь в скором времени отправиться на жертвенный алтарь.

Маленький крылатый обезьянолев настолько пришелся мне по душе, что я завела привычку наведываться в виварий каждый вечер.

Подолгу стояла я у клетки с полигером. Величественный, грозный зверь вызывал острую жалость. Он угрюмо ходил кругами по клетке, а когда я пыталась привлечь его внимание, смотрел пустым, безжизненным взглядом.

С альфином мы подружились очень тесно; я даже дала ему имя — Фаро, в честь пса, который прожил у меня десять лет и ушел прошлым летом.

Альфин был восхитителен — завидев меня, он хватался за решетку крошечными пальчиками и принимался бормотать на своем языке — то ли рассказывал веселые истории, то ли жаловался на судьбу. Я приносила ему с кухни различные лакомства. Конюх Ирвин отпирал клетку и позволял брать альфина на руки. Зверек карабкался мне на плечо, вытаскивал шпильки и принимался играть с волосами.

Однажды эту картину застал господин Дрейкорн, который спустился в виварий по какой-то надобности.

— Не привязывайтесь к нему, Камилла, — велел он/ — Это ни к чему. Не забывайте: животные в виварии — не домашние питомцы.

Меня словно холодом окатило от его слов; я вернула альфина в клетку и, не говоря ни слова, ушла наверх.

Прошла неделя. Поначалу работать под неусыпным контролем хозяина оказалось сложно, и не только от того, что он завалил меня работой. В его присутствии я испытывала тревогу и скованность, и от того путалась, терялась, допускала промах за промахом. Было в нем что-то такое, что подавляло и нервировало; может, я испытывала к теургу те же чувства, что животные в виварии. Во всяком случае, ничего подобного в присутствии других людей я раньше не ощущала. У меня кожа покрывалась мурашками, когда он оказывался слишком близко или когда я ловила на его взгляд — глаза черные, пронзительные, а на дне словно лава кипит. С непривычки каждый раз приходилось собираться с духом, чтобы спокойно посмотреть ему в лицо.

Во время своего первого рабочего дня в башне я допустила промах. Рано утром явилась в библиотеку, собираясь оттуда пройти в хозяйские покои, как было приказано. Господин Дрейкорн уже ждал у скрытого прохода на галерее, безукоризненно одетый и выбритый, несмотря на ранний час.

— Идите сюда, — позвал он меня, — Я покажу вам, как открыть проход за этим книжным шкафом. Отсюда вы попадете в башню быстрее, чем через коридор.

Я прекрасно знала, как работает потайной рычаг, но покорно кивнула и последовала за ним.

Мы прошли в башню.

— Кабинет на втором ярусе. Спускайтесь по лестнице и ничего не трогайте. Ни в коем случае не касайтесь веток и ствола дерева.

Он шел следом — я спустилась, и сразу направилась к массивному письменному столу, который заметила, когда тайком пробралась в хозяйские покои. Выложила на стол принесенные бумаги, книги и письменные принадлежности, огляделась.

Хозяин наблюдал за мной с выражением легкого подозрения. Я похолодела — от него не укрылось, что шла я уверенно, зная, куда иду, и по сторонам лишний раз не глазела. Догадался или нет, что здесь я не в первый раз?

Если и догадался, подозрения пока оставил при себе. Велел приступить к работе, сам занялся письмами и бумагами, сидя за другим концом стола.

Во время работы господин Дрейкорн со мной почти не разговаривал; хмурился, шелестел документами с черной печатью имперской канцелярии, время от времени беззвучно прихлебывал кофе с невообразимым ароматом. Как можно такое пить? Крепкий, пряный запах муската, гвоздики и кардамона щекотал ноздри и мешал сосредоточиться.

Спустя два часа господин Дрейкорн изволил отложить документы и подсел ко мне — проверить работу. Придирался куда меньше, чем накануне, даже скупо похвалил. Объяснил, что делать дальше, затем ушел, оставив меня в башне одну.

Я быстро вскочила, сладко потянулась. С непривычки болели глаза, рука и спина. Обошла кабинет, приблизилась к покрытым блестящей черной корой ветвям и стволу Ирминсула. Смело провела рукой по узорным трещинам на древесине. Я уже не раз делала это, ничего страшного не произошло. Что за глупый запрет?

Дерево было точно таким же, как и несколько дней назад. Первобытное, странное, застывшее в веках, и совершенно мертвое. Никакой пульсации под корой я не ощутила — выходит, ранее это мне почудилось или было пустой фантазией.

Разумеется, хозяин выбрал этот самый момент, чтобы внезапно вернуться в кабинет. Я отдернула руку и метнулась на место, но было поздно.