Помпеи

— А как насчет Экзомния? Он уже был акварием ко времени этого землетрясения. Он наверняка должен был знать Амплиата.

Аттилий мгновенно понял, что допустил ошибку. Чистосердечная радость сплетника, дорвавшегося до свободных ушей, тут же исчезла из глаз Мусы.

— Насчет этого я ничего не знаю, — пробормотал он и принялся копаться в своем мешке с провизией. — Экзомний был хороший человек. И работал хорошо.

«Был», — мысленно отметил Аттилий. Был хорошим человеком. Он попытался перевести все это в шутку.

— Ты имеешь в виду, что он не вытаскивал вас из постели среди ночи и не гнал копать ямы?

— Нет. Я имею в виду, что он был порядочный и никогда не подбивал честного человека сказать что-нибудь такое, чего ему не следует говорить.

— Эй, Муса! — окликнул его Коракс. — Что ты там болтаешься? Опять сплетничаешь, словно баба? Иди лучше сюда и выпей с нами!

Муса мгновенно подхватился и заспешил к остальным рабочим. Коракс кинул ему бурдюк с вином. Торкват спрыгнул с юта и пробрался на середину палубы, к мачте; паруса были убраны.

— Боюсь, это нам не понадобится, — сказал он, подбоченившись и внимательно оглядывая небо.

Триерарх был мужчиной крупным. Нагрудник его сверкал под лучами недавно вставшего солнца. Несмотря на раннее утро, уже было жарко.

— Ну что ж, акварий. Посмотрим, на что способны мои быки.

Торкват спустился по лестнице на нижнюю палубу. Несколько мгновений спустя барабанный бой участился, и Аттилий почувствовал, что корабль слегка качнуло. Весла взлетали и опускались, словно молнии. Застывшая далеко позади безмолвная вилла Гортензия становилась все меньше.

На залив вновь опустилась жара, но «Минерва» неуклонно продвигалась вперед. На протяжении двух часов гребцы, не сбиваясь, поддерживали этот изматывающий темп. Над террасами открытых купален в Байи поднимались облака пара. В холмах над Путеолами горели бледно-зеленые огни серных шахт.

Аттилий сидел в стороне, сложив руки на коленях и надвинув шляпу пониже, чтобы защитить глаза от солнца; он изучал береговую линию и выискивал малейшие зацепки, которые могли бы подсказать ему, что же случилось с Августой.

Ему подумалось, что здесь, в этой части Италии, все какое-то странное. Даже красная, цвета ржавчины почва вокруг Путеол обладает некими волшебными свойствами — если смешать ее с известью и опустить в морскую воду, она превращается в камень. Путеоланум — так назвали этот камень, в честь его родины, — сделался открытием, преобразившим облик Рима. И он же дал семейству Аттилия профессию, ибо для империи требовалось возводить огромные постройки из камня и кирпича, да такие, чтоб не рухнули в одночасье. Благодаря цементу Агриппа возвел огромные верфи здесь, в Мизенах, и напоил империю при помощи акведуков. Августа — здесь, в Кампанье, Юлия и Дева — в Риме, Немос — в южной Галлии. Мир создавался заново.

Но нигде этот путеоланум не использовался так успешно, как здесь, в тех краях, где он был обнаружен. Молы и пристани, террасы и каменные набережные, волноломы и рыбные садки преобразили облик Неаполитанского залива. Казалось, будто многие виллы решили броситься в море и отплыть подальше от берега. Край, бывший прежде царством влиятельнейших людей империи — Цезаря, Красса, Помпея, — теперь затопила новая разновидность богатых людей, подобных Амплиату. Интересно, многие ли владельцы вилл, вялые и расслабленные из-за столь знойного августа, вступающие, зевая и потягиваясь, в его четвертую неделю, уже знают об акведуке? Пожалуй, что и немногие. Воду должны носить рабы. Или она должна чудесным образом появляться сама собою из трубы. Но скоро они обо всем узнают. Узнают более чем достаточно — когда им придется пить из их плавательных бассейнов.

Чем дальше к востоку продвигался корабль, тем внушительнее выглядел господствующий над заливом Везувий. Нижняя часть склонов была расписана мозаикой вилл и возделанных полей, но примерно с середины горы начинался темно-зеленый девственный лес. Над конусообразной вершиной недвижно застыло несколько легких облачков. Торкват сообщил, что на Везувии отличная охота — кабаны, олени, зайцы. Он частенько наведывался туда со своими собаками и сетями либо с луком. Но в тех краях нужно остерегаться волков. А зимой на вершине лежит снег.

Он присел рядом с Аттилием, снял шлем и вытер пот со лба.

— По этой жаре, — сказал он, — даже трудно представить, будто на свете бывает снег.

— А трудно ли забраться на гору?

— Да нет, не особенно. Легче, чем кажется на вид. А вершина вообще практически ровная. Спартак со своими мятежниками устроил там лагерь. Там нечто вроде естественной крепости. Неудивительно, что этому мерзавцу удавалось так долго сдерживать наши легионы. В ясную погоду оттуда видно на пятьдесят миль вокруг.