Понаехали!

Станут опять говорить… всякое. Аглая уже поняла, что говорить ведьмы умеют красиво, и как знать, не поверит ли она вновь, что все правильно, что все так, как должно?

Глупый страх. И долг велит одно, а сердце трясется заячьим хвостом.

— Если не скажу, то… плохо. Они ведь не просто так появились, — Аглая погладила кошку, которая от прикосновения этого заворчала. — И сильные, если весь дом убаюкали. Тут до беды недолго… может, уже даже… но… поверят ли?

Кошка вздохнула.

И Аглая тоже.

А потом раздалась песенка, которая без слов, чем-то напоминающая мурлыканье, и стих шепоток, и звуки шагов тоже стихли, и вовсе стало тихо-тихо.

— Я скажу ей, — решила Аглая, прикрывая глаза. Сон, с которым она так старательно боролась, все же подкрался. — Она умная… она поймет, что нужно делать.

Глава 10

В которой князь наносит весьма своевременный визит

Золотое правило: у кого золото, у того и правила.

Из откровений некоего Фимки Кривого, бездельника и лиходея, которому удалось дожить до седин и даже пристроиться в хорошие крепкие женские руки.

Утро не задалось.

Еще с ночи не задалось, когда Стася, воротившись в комнаты — в них было все так же душно и тяжело — пыталась уснуть. Она до рассвета проворочалась на мягких перинах, которые стали вдруг то слишком уж мягки, то чересчур комковаты, да без толку.

Сон не шел.

И мерещилось вот…

Бес, что улегся в ногах, тихо урчал, но урчание его нисколько не спасало. А потом сквозь ставни пробился тонкий луч, и Стася поняла, что и дальше притворяться спящей смысла нет.

Вот ведь…

— Конь? — почтенная вдова, еще более грузная и краснолицая, чем прежде, поджала губы. И щеки её надулись двумя пузырями, а три подбородка легли один под другой, прикрывая шею. — Какой конь? Коней у меня много. Оставляют.

Она сидела во главе стола, на который молчаливая, какая-то измученная челядь, выставляла пироги да плюшки, несла молоко, сливки и миски с творогом. Кувшины да ковшики, полные, что молока, что кваса, что иных напитков.

— Верно, — кивнул Фрол Матвеевич, подавивши зевок. — Оставляют. У Марфы известно, что кони доглежены будут.

И все-таки зевнул, широко, во весь рот.

А за ним и Матвей Фролович.

Ежи нахмурился.

А Стася подумала, что выглядят купцы не слишком-то хорошо, не говоря уже о супруге Фрола Матвеевича, которая была вовсе бледна до белизны.

— Я и сам, помнится, как прикупил в позапрошлым годе жеребчика, того, помнишь, палевой масти, так поставил…

— Ага, славный…

— …из Градомысловых, пусть и полукровка, но на диво ходкий. Ох и торговался-то я…

Марфа подняла ковшик, пригубила да на место вернула. А вот Ежи к напитку принюхался. И нахмурился.

— А вы всегда в сбитень полынные слезы добавляете? — поинтересовался он. И слова эти упали, заставив вдову вздрогнуть.

— Чего? — поинтересовалась она.

Ежи молча накренил ковшик, а после в другую сторону, и пальцем снял край тягучего темного напитка. Растер в пальцах.

Поднес к носу.

И кивнул.

— Они, как есть. Полынные слезы. И полынь, мнится, не простая. На погосте брали?

— На могилках, — раздалось очень тихое. — Извините, если я помешала, но… мне очень нужно с вами поговорить.

В темном дорожном платье Аглая казалась еще более хрупкой, нежели обычно.

— Да что вы… — взвизгнула Марфа, вскакивая. И руками взмахнула. Тяжелые крылья одеяния её скользнули по столу, опрокидывая пироги да кувшины. — В моем доме и меня виноватить будут!

— А ну тихо! — рявкнул Фрол Матвеевич, тоже подымаясь.

Следом и Матвей Фролович встал.

Нахмурился.

А Стасе подумалось, что даже без обычных своих шуб, купцы гляделись грозно.

— Дружка! Карпятка! — возопила Марфа. — Что-то вы, гости дорогие, вовсе край потеряли…

Голос её звенел.

От страха.

Стася теперь видела и его, и еще что-то другое, темное и недоброе, окутавшее купчиху.

Хлопнули двери и в зале стало… тесновато. Холопы, откликнувшиеся на зов хозяйкин, оказались парнями крепкими, едва ли не больше купцов.

И дубины в руках держали.

И…

— Вздумали тут… на вдову честную клеветать! Мой хлеб ели, — причитала Марфа, вытирая слезы кончиком шелкового рукава. — Мой квас пили…

— С полынной слезой? — мрачно осведомился Фрол Матвеевич, с дубин взгляда не спуская. И ведь не отступится, ибо не по чести купцу солидному холопов убоятся.

— Врет он! — взвизгнула Марфа. — Ведьмин выкормыш…

— Матушка моя — женщина обыкновенная, — возразил Ежи. — И не лгу я.

— Не лжет, — кивнули купцы.

— Значит, я лгу?! И на кой мне надобно гостей травить, а?! Я с них живу, я…

— Это игруши, — произнесла Аглая все так же тихо. — Они к вам давно ходят, а вы…

— Ведьма! — этот женский визг ударил по ушам. — Ведьмы!

И протянутый палец, украшенный перстнем, ткнул в Стасю.

— Ведьмы виноваты! Это они все… они…

— Тихо, — Фрол Матвеевич кулаком по столу хрястнул, отчего и миски, и кувшины, и ковшики подпрыгнули. — Девонька… такое ведь обвинение, оно не просто. Разбираться надобно.