Понаехали

– Да пожалуйста. С жиру бесишься, девонька.

Она съест все сладости и пальцем вымакает сахарную присыпку с тарелки. Четвертый месяц беременности Елены не заметил никто во дворе – ее шикарная грудь налилась быстрее живота.

Нюся поила Фиру обжигающе горячим чаем с ложкой коньяка и янтарным абрикосовым вареньем с «бубочками». Прошлым летом Нестор и Лида наперегонки били молоточком абрикосовые косточки и пальцы, чтобы начистить ядрышек для этого лакомства. Фира облизала ложку – в этом году она сварит такое же. А Нюся поправляла ей выпавшую черную прядь.

– Ну ты что, дурочка. Радуйся, что не пьет, как Гедаля, тебя содержит, детей содержит, слова поперек не скажет. Пусть играется. Запомни – пока у него есть эти железяки, ему другие бабы не нужны.

– Так и я не нужна больше! – разревелась Фира.

– А ты книжки почитай какие-то. Когда последний роман читала?

– В Никополе еще, – опешила Фира.

– Ну вот и читай! Что он там делает – механизмы? Велосипед себе попроси! Очень модно.

– Да какой велосипед! Я ж упаду!

– А ты попробуй! Ты ж как ребенок – невысоко лететь. Это я костей не соберу. И вообще, чего дома сидишь? Детки уже ходят сами. В театр сходи, в кафе с Ривкой, к морю съезди.

– Да холодно же!

– Так не сейчас! Дура ты, мадам Беззуб! Себя полюби, и остальные полюбят.

Страшная месть

– Мне надо велосипед!

– Иринушка, ты Нестору хочешь?

– Нет – себе! Дамский!

Ваня так хохотал, что разбудил Анечку.

– Ира, да ты что? Ты – на велосипеде?

– Ну на авто ты пока не заработал, – оскорбилась Ира. – Можешь готовый купить, можешь сам собрать, если на меня времени хватит.

Ваня обнял ее:

– У, глупая какая! Будет тебе велосипед. А ты правда на него сядешь?

– Да уж невелика наука, если мальчишки могут.

– Ах ты ж моя суфражисточка! – Он чмокнул ее в лоб.

– И это все? – Фира уставилась на Ваню. Где тот его взгляд с Никопольской пристани, когда в мире не существовало никого, кроме нее. Ваня потянется и подхватит Фиру на руки. А на следующий день во двор на Мельницкой закатится шикарный женский велосипед с корзинкой, полной фиалок.

Клятый характер не утихомирят даже трое детей. Фира начнет тренировки в сквере и у дачи Дашковского. Разбитые коленки, порванные чулки, вымазанные в грязи юбки и хохочущие мальчишки со всей балки. Через две недели она, смеясь, амазонкой залетит во двор, разогнавшись и задрав ноги над педалями, сшибая шляпкой белье и цвет на дворовой абрикосе. Она покорит не только велосипед, но и мужа, и не только своего.

Ванечка Беззуб не знал о загадочной черной кошке, пробежавшей между лучшими подругами, поэтому перехватил в арке упирающуюся Елену и притащил домой.

– Фира вторые сутки страдает. Стесняется тебя звать. Помоги, а? Опять она головой мучается.

– Голова – не жопа! Завяжи и лежи! – выдала Елена Фердинандовна свою любимую прибаутку. В свои сорок с походом она оставалась лучшей акушеркой и грозой Молдаванки, несмотря на уже сильно заметную беременность.

– Мадам Гордеева, на колени встану! Помоги, голубушка.

Фердинандовна высыпала из бутыля с притертой пробкой горсть таблеток и по очереди стала их облизывать, определяя название по вкусу.

– Хинин, пирамидон… Вот, держи!

Ваня робко поинтересовался:

– Мадам Гордеева, стесняюсь спросить: а почему вы их лижете?

– А давай я вместо болеутоляющего твоей бабе слабительного вручу! На глаз отличить можешь? А нас на курсах учили лекарства распознавать по вкусу!

Фира взяла таблетку и внезапно, наклонившись, вырвала фонтаном прямо на парадный халат Елены.

– Какая мигрень?! Ты ж беременная! – Елена, скрестив руки на груди, смотрела на Фиру.

– Голова, говоришь? Ну, никейва, и от кого?

Тощая Фира выпрямилась на кровати и с нескрываемым торжеством выдала:

– От Ванечки, конечно, от кого ж еще? Вот те крест!

Женщины даже в первом триместре четвертой беременности могут быть редкопородными суками. И Фира упивалась своим минутным триумфом. Ванечкой звали не только ее мужа, но феерического красавца Косько с глазами цвета гречишного меда. Он видел велосипедный триумф и кураж Фиры и с тех пор буквально не давал ей проходу.

– Кстати, «Гордеева» – это от «хорт»? – вытирая платочком рот, спросила Фира.

– Ну конечно, – Елена Фердинандовна подняла бровь, – только, надеюсь, ты знаешь, что «хорт» на идише означает то же, что и на немецком: «клад», «сокровище». Божьей милостью люстдорфская немка. Кстати, Ира – это от Фира? А Михайловна – от Мойше?

Этот паскуда Косько, забыв о шикарных немецких боках Лёли, о том, что она носит его ребенка, внезапно стал проявлять повышенное внимание к Фире. То корзинку дотащит, то Анечку до дверей донесет и о бок потрется, а месяц назад в шесть утра он зашел следом за ней в угольный сарай. Видимо, проверить запасы угля или подержать ведро. Эту соседскую инициативу Лёля увидела лично, возвращаясь от очередной роженицы.

Она ждала… Минуту, пять, десять… И, развернувшись на прямых ногах, пошла к себе. Устроить скандал с мордобоем означало расписаться в своем поражении перед всем двором.