Понаехали

Мося, он же Моисей Йосифович Кранцфельд, оказался первой большой удачей Беззубов. Полонская была права – лучше его просто не было.

Моисей Йосифович был несказанно удивлен крикам. В вечерней июльской неге, заглушая стрекотание цикад и первые соловьиные трели, раздался душераздирающий женский вопль:

– Кра-а-анцфельд! Кра-а-анцфельд!!! Моисей Йосифо-ви-и-и-ич! Кра-а-анцфе-ельд!!

Шестидесятилетнее светило отечественной фтизиатрии выглянуло в калитку:

– Кто там надрывается? – сурово прикрикнул.

От ближайшего переулка к нему навстречу бросилась растрепанная маленькая еврейка и рухнула на колени в пыль.

– Умоляю!

За ней следом бежал огромный белобрысый мужик. Кранцфельд лихорадочно соображал, что за спектакль здесь разыгрывается – то ли погром, то ли грабеж.

Мужик домчал до дамы и схватился за калитку.

– Спокойно! Буквально одну минуту вашего времени!

Через десять минут они пили чай в саду.

Фира с опухшими от слез глазами уже смеялась:

– Да Софа Полонская до сих пор не может забыть ни вас, ни вашего брата. А номер дома в блокноте ее затерся. Вы уж простите за крики. Это я от отчаяния.

Моисей Йосифович был не просто фтизиатром. Это он с тремя коллегами в 1911 году основал в Одессе на Нежинской первую в Российской империи организацию по борьбе с туберкулезом. А меньше чем через год, в феврале 1912-го стал одним из «первооткрывателей» противотуберкулезной амбулатории-попечительства «Белый цветок», созданной на деньги жертвователей.

Фира обомлеет: – Как это?

В далеком 1911 году она вместе с Ривкой, Нюсей и годовалым Котькой в колясочке будут собирать средства на борьбу с туберкулезом, продавая целлулоидные ромашки. Сегодня ее душевный порыв вернулся сторицей.

– Так что не волнуйтесь, – Моисей Йосифович похлопал Ваню по плечу. – Организм молодой, справится. Приходите завтра на прием. Без очереди.

Ваня с Фирой притащат Аню по указанному адресу.

«Кранцфельд М. Й. Заведующий туберкулезной секцией Одесского губернского отделения охраны здоровья» – значилось на новенькой латунной табличке.

– Ого! – Анька с уважением покосилась на родителей. – Ничего себе у вас связи.

Моисей Йосифович осмотрит и прослушает Аню, возьмет мазки. Насмешит Аню с Фирой и попросит Ваню задержаться по вопросу железнодорожных билетов в Москву.

– Ситуация очень запущена, – сообщит он Беззубу. – Девочка на краю могилы. Ей не выжить без усиленного питания. Где его найти в наш голод, я не знаю. Масло, молоко, шоколад, солнечные ванны, все время на воздухе. Снимите дачу, покупайте лучшую еду. Процедуры я выпишу.

– А санаторий? – Ваня просчитывал варианты. – Одесса? Крым? Там же лечение, питание.

– Ой, это слезы… «Белый цветок» еще функционирует как лечебница и санатории тоже. Но с питанием перебои. А девочка в четвертой стадии. Через пару недель будет совсем поздно.

Ваня постучал к Гедале:

– Гедаля, у твоих можно раздобыть шоколад и масло какао?

– Да откуда?

– Любые деньги, – Ваня еще не знал, где он их достанет. Его приработок с пружинами был почти нулевым – войны и большевики не располагали к музыкальным вечерам под патефон.

– Кецале, ты пойми, у меня дочь умирает. Ее кормить надо.

Гедаля засопел:

– Да я знаю уже. Но всех наших постреляли. Сами боимся. И я ж больше по зерну, а не по дорогим товарам. А чего ты к Вайнштейну не пойдешь? Он же как раз коммерцию мутит и с портом, и с большевиками.

Ваня вышел от Гедали и остановился в центре двора. Девиз «Лучше смерть, чем позор» в отношении родной дочери не работал. Сомнения и колебания между чистой совестью и жизнью своего ребенка были секундными. Ваня пошел домой. Через пять минут он стучался к Семе- Циклопу.

Сема посмотрел рабочим глазом в руки Ване – тот держал дедовский шикарный «манлихер».

– Тебе ж давно нравился? Меняю! На шоколад и масло какао.

Семен ошалел:

– Беззуб, ты что? Меняешь коллекционный ствол на сладкое?!

– На жизнь я меняю. Ну, берешь? Смотри, я передумаю.

Любопытство победило коммерческий интерес.

– Да вус трапылось?

– У Анечки – чахотка. Уже кровью харкает. Сказали, без усиленного питания не выживет. А где его достанешь?

Сема насупился: – Ну сожрешь ты свой «манлихер», а дальше что? Ей же не разовое питание надо, ей условия санаторные нужны.

– В санаториях голодно сейчас. Я узнавал.

– Ну, смотря в каких. Потерпи до завтра. И ствол забери. Я этой девочке должен.

На следующий день сияющий Семен ломился к Беззубам:

– Ирина Михайловна, танцуй, шо ты там умеешь неприличное! Ваня – ты мне должен ящик водки ну и вообще должен!

Сема опустил на стол желтоватый листок в красных печатях.

– Что это? – спросила Фира и потянулась к бумажке.

– Это ваш козырный туз! Санаторий «Черноморка»!

Ваня наморщил лоб: – Черноморка? Это ж за городом?

– Точно у самого моря, прям за Люстдорфом, за немецкой слободой.

– Даже не слышала, что там такой санаторий есть… Там вроде детский.

– Детский – то конюшня на четыреста коек. А за этот всем знать и не надо.

Сема просто пританцовывал от возбуждения:

– Я таки герой героический! Ваня, ну женщины народ недалекий – не понимают с первого раза, ты хоть прочти!