. На дверях синоптической группы уже появилась свежая надпись мелом <...>. Каждое утро Мерлин <...> стирал эту надпись мокрой тряпкой, и каждую ночь она возобновлялась. — ср.: «Когда поднялась луна и ее мятный свет озарил миниатюрный бюстик Жуковского, на медной его спине можно было ясно разобрать написанное мелом краткое ругательство. / Впервые подобная надпись появилась на бюстике 15 июня 1897 года в ночь, наступившую непосредственно после открытия памятника. И как представители полиции, а впоследствии милиции ни старались, хулительная надпись аккуратно возобновлялась каждый день». И. Ильф, Е. Петров, «Двенадцать стульев», 1, 2.
. У-Янус <...> не мог <...> сдержать неопределенной улыбки каждый раз, когда присутствовал на заседаниях семинара пифий и авгуров. — по свидетельству Цицерона («О гадании», 2, 24), древнеримские авгуры, зная истинную цену своим предсказаниям, втайне посмеивались над легковерием римлян и не могли удерживаться от смеха, встречаясь друг с другом. Фактически Цицерон цитирует Катона Старшего.
. Скучно же ему там. — Черт с ним, пусть скучает... — анекдот о дружных петушках, использованный А. Некрасовым в главе 7 «Приключений капитана Врунгеля».
, 141. Профессор Выбегалло кушал. На столе перед ним дымилась большая фотографическая кювета, доверху наполненная пареными отрубями. Не обращая ни на кого специального внимания, он зачерпывал отруби широкой ладонью, уминал их пальцами, как плов, и образовавшийся комок отправлял в ротовое отверстие, обильно посыпая крошками бороду. При этом он хрустел, чмокал, хрюкал, всхрапывал, склонял голову набок и жмурился, словно от огромного наслаждения. <...> Кадавр сунул руку в чан, вытащил кювету, осмотрел ее со всех сторон и осторожно откусил край. Брови его страдальчески поднялись. Он откусил еще кусок и захрустел. — восходит к эпизоду из детства Пантагрюэля. См. Ф. Рабле, «Гаргантюа и Пантагрюэль», 2, 4: «Я не буду говорить о том, как при каждом приеме пищи он высасывал молоко из 4600 коров <...>. Кашицу ему подавали в огромном колоколе <...>. Зубы у него были и тогда такие крепкие и сильные, что он отломил ими от этой посудины порядочный кус <...>. <...> да еще стал приговаривать: «Хор!.. хор!..» Складно говорить он еще не умел, но этим звуком он хотел пояснить, что еда была вкусная и что только этого ему и надо». Перевод В. Пяста.
. «Мы с милым расставалися, клялись в любви своей...» — «За дальнею околицей», слова Г. Акулова, музыка Н. Будашкина: «Мы с милым, расставаяся, клялись в любви своей».