Понятие о сокровище (СИ)

После тьмы коридора даже приглушенный свет в гостиной, смежной с кухней, казался отвратительно ярким. Я обходила мебель, двигалась как в тумане, наощупь, пока не дошла до холодильника — там пусто. Открывала полки — тоже ничего. Только несколько бутылок с водой. Хоть что-то. Взяв одну, заполнила до половины стакан и дрогнула, услышав громкий крик. Вода расплескалась.

Не знаю, сколько это продолжалось. Тишина, сменяемая криками и приглушенными голосами. Я неотрывно смотрела на стакан в своих руках, покручивая его в разные стороны, водя по белоснежной поверхности стола. Обстановка казалась невероятно привычной, и когда я отважилась поднять взгляд, едва не упала со стула. Ведь это тот самый дом, в который пятнадцать лет назад меня привез Рэйф из тюрьмы. Бычьи вы яйца…

В какой-то момент я заснула, во всяком случае, казалось, что заснула, поскольку перед глазами стояла красная пелена, и только горящие запястья и бедро напоминали о реальности.

Последняя нервная клетка только что погибла смертью храбрых, а вместе с ней испарился и страх, оставив после себя засушливую пустыню. То чувство, когда уже все равно и нечего терять, отпускаешь переживания и следишь за тем, как мир катится в тартарары. От меня требовалось банальное — сидеть на попе ровно и не высовываться, не светить алмазом за миллионы долларов, а принять его, как подарок, как часть прошлого, от которого невозможно избавиться.

Показалось бессмысленным даже задаваться вопросом, как Марио Гонсалес оказался здесь, как его выманил Рэйф?

Я не заметила, как на кухне появился Рэйф, он буквально возник из неоткуда — из состояния сомнамбулы меня вырвал звук ударившей из крана воды. Дернув рукой, расплескала воду и едва не опрокинула стакан — более нервного жеста и не придумать. Я старалась не смотреть, но взгляд так и тянуло магнитом к рукам мужчины, с которых сходила кровь.

Готова ли я вообще к этой жизни в целом? Вовремя задалась вопросом, конечно.

Рэйф сел напротив. Мы так близко, но ощущение такое, будто нас разделяла Берлинская стена. И кто-то должен ее разрушить.

— Он мертв?

Не знаю, что удивило сильнее — невозмутимость собственного голоса или тот факт, что меня абсолютно не волновала судьба Марио.

Мужчина не отвечал достаточно долго, чтобы подумать, будто он и вовсе не рассчитывал завязывать разговор.

— Пока нет.

Я нашла в себе силы взглянуть на Рэйфа. Трудно понять, что выражало его лицо, его взгляд, устремленный на собственные руки, на которых оставались пятна чужой крови. Похоже, он тоже понятия не имел, что делать дальше.

— Но ты можешь не беспокоиться, — медленно произнес мужчина, — они тебя не тронут. Завтра можешь возвращаться домой.

— Не могу, даже если и захочу. Скорее всего, меня ищет полиция и будет обвинять в краже.

— Полиция тебя ищет, но не потому что обвиняет в краже, тебя считают жертвой похищения. Пока что, — несколько скомкано добавил Рэйф и неожиданно посмотрел на меня исподлобья. — А ты что, не хочешь возвращаться?

Я отвернулась, неуютно вжав шею в плечи. Испугалась, как он глянул на меня, будто следующей жертвой предстояло стать мне. Эти руки едва не замучили человека до смерти, что мешает им сомкнуться на моей шее, растерзать и меня заодно? От таких мыслей стало не только не по себе. Но и грустно.

— Пока мы с этим не разберемся я никуда не уеду.

Рэйф нервно усмехнулся, либо выдохнул резко — я не поняла.

— Ну, ты пыталась разобраться. Получилось не очень.

— А ты держишь в заложниках представителя мафии — тоже так себе.

— И из-за кого, смею уточнить?

— Из-за меня, смею заметить, — с не меньшей колкостью ответила я. А на меня будто смотрел судья, добившийся признания от преступника. Не весело. — Но это и тебя касается.

— Перекладываешь вину на меня? Смело в твоем положении.

— А ты думал, я обрадуюсь увидеть этот алмаз вновь? — разочарованно уточнила я. — Я понимаю, что это… что это. Что это должно значить. Хранить его у себя я не могла, а просто выбросить рука не поднималась. Да, глупо было думать, что все пройдет тихо, но я действительно не ожидала, что Гонсалес до сих пор мониторят черный рынок.

На языке так и вертелся десяток оправданий, требующий перетянуть одеяло в сторону Гонсалес и моей тупости. Поскольку главную правду я боялась до сих пор озвучить самой себе. Слезы вновь предательски наворачивались на глаза, поперек горла будто ком встал, все естество отказывалось признавать очевидную вещь. А она очевидна до абсурдности:

— Я боюсь. Я испугалась того… того, что это может значит, и того, что ты сказал мне тогда во время нашей встречи. И я боюсь своей жизни, потому что в итоге я все равно остаюсь одна. И я достаточно хорошо тебя знаю, чтобы сомневаться до последнего в искренности твоих слов. Мне страшно поверить в протянутую руку, потому что меня всегда оставляли за бортом.