Понимание

Я последовал совету этого читателя: не спешил, обдумывал, ждал. Я понял, что совет этот был мудрым: во-первых, потому что письма самые интересные я получил лишь спустя несколько месяцев, во-вторых, потому что чисто эмоциональная реакция при всей ее возвышенности и пленительной архаичности все же явно недостаточна, когда речь идет о живой, исполненной боли и муки человеческой драме. (Некоторые читатели называли ее трагедией, а иные, ироничные — трагикомедией.)

Потом я начал сортировать почту по темам. В первую пачку вошли письма, авторы которых утверждают, что все написанное мной выдумано, абсолютно неправдоподобно, в жизни этого не было и не может быть никогда. Во вторую пачку вошли письма, авторы которых рассказывают о том, что в их жизни нечто подобное было, они наблюдали что-то похожее рядом с собой, а два письма составлены почти наполовину из абзацев, вырезанных из очерка, настолько характеры и положения этой истории совпадают с тем, что пережили читатели.

Но перед тем, как рассказать и о первой, и о второй пачке, — несколько строк из письма одной из героинь очерка — Ольги.

«Я ревела от того, что вдруг ясно и четко осознала, сколько же горя я внесла в жизнь мамы, и теперь после опубликования вашей статьи очень боюсь ее суда. Очень. Я опять и опять задавала себе вопрос: а может быть, поступила я неправильно, нескромно, написав вам то письмо, может быть, то, что было со мной, настолько исключительно, что многие читатели в это даже не поверят. И отвечала самой себе: нет, невозможно вообразить, чтобы я была единственной избранницей, чью жизнь осветило человеческое благородство, великодушие. И если все мы будем молчать об этом, то можно и утратить веру в добро…»

Как я уже выше написал, одни читатели решили, что все выдумано (Ольга в этом оказалась совершенно права), но были и письма, содержавшие подобные истории (и в этом она не ошиблась).

Были тут в чистом, «лабораторном», виде и понимание и непонимание!

Я послал телеграммы авторам писем, которые пережили нечто подобное: тяжкую драму, разрешенную на высоком уровне человечности, великодушия. Пять авторов не ответили на мой вопрос, можно ли их письма опубликовать, видимо, думают, взвешивают, советуются с собой, с родными; одиннадцать попросили дать им время подумать и не торопить их, двое разрешили с теми или иными купюрами их письма напечатать.

Одно из этих двух писем — Лидии Николаевны Литвиновой из города Тореза я публикую ниже, почти без изменений, опустив лишь по требованию автора имя ее мужа.