Попаданец - лучшее

Они находились над морем в виду Виндавского порта. «Онега» сражалась с наседавшими на нее польскими «ландскнехтами» и крейсером-тримараном, «парившим» километрах в двух мористее и на «полкило» выше. «Онега» горела, пускала пар и ощутимо заваливалась на левый борт, что означало потерю как минимум пары левитаторов. Сейчас в бой уже вступили и себерские кочи. Лиза отчетливо помнила, что раньше их было три, но видела сейчас только два. Однако и эти двое гоняли «ланскнехтов», не давая им слаженно атаковать уже сильно поврежденный крейсер.

– Боевой пост! – вызвала Лиза артиллеристов. – Отчет!

– Главный калибр цел, – офицер-артиллерист понимал, по-видимому, что времени в обрез, и излагал коротко и по существу, – но снарядов мало. Потеряны две кормовые сотки и одна по правому борту. Снарядов хватит минут на десять интенсивного боя.

«А больше и не надо, – отметила Лиза главное. – Мы дольше не проживем».

– Средства ПВО, – закончил артиллерист свой краткий отчет, – выбиты на пятьдесят процентов, но периметр держать можем.

– Прекрасно! – Лиза сказала это искренне, не задумываясь о том, кто и как воспримет ее слова. – Сосредоточить огонь на тримаране! Штурмовики – только если полезут в ближку.

Следующие одиннадцать минут «Вологда» вела бой, но его подробностей Лиза не запомнила. Сколько ни напрягала потом память, ничего кроме кровавого тумана и отдельных, но бессвязных эпизодов там не обнаружила. Еще помнился грохот, артиллерийские выстрелы и хриплые крики, невыносимая жара, запах сгоревшего пороха и боль. Боль она помнила хорошо, не запомнив, однако, что именно у нее тогда болело. В общем, смутно, сумбурно и лишено смысла.

Последний эпизод, зацепившийся за сознание, таким и был. Отчетливая картинка: прямое попадание в главный корпус тримарана. Мгновенная мысль, что, если, по случаю, это сам «Маршал Гелгуд», считай, ей неслыханно повезло. «Стефан Гелгуд» убил Лизу три года назад, а теперь она убила его. В то, что крейсер переживет прямое попадание стовосьмидесятимиллиметрового снаряда в главную машину, верилось с трудом. Вот эту мысль Лиза и запомнила. Потом только боль, грохот и жар, и отчаянный крик: «Пожар в машинном!» – и последние разумные слова, попавшие ей в уши.

– Командир, сажай на воду! Здесь глубина десять метров…

И все, собственно. Больше она ничего не запомнила, потому что ее сознание ухнуло во тьму.

Глава 2

Повторение пройденного

Апрель 1932 года

Разумеется, это был сон, и Лиза знала об этом со всей определенностью, и более того, через какое-то время – едва ли измеряемое во сне, но, кажется, не такое уж продолжительное – она вспомнила предшествовавшие события и поняла, что сон этот смертный, как у Шекспира в «Гамлете»: уснуть и видеть сны.

«Как там, у Гамлета? Скончаться. Сном забыться

. Так, что ли? Уснуть и… видеть сны?»

Да, точно, но Шекспир сказал еще кое-что, о чем Лиза вспомнила только сейчас. Он спросил…

«Какие сны в том смертном сне приснятся, когда покров земного чувства снят?»

Лизе приснился чудный сон. Чудной и чудесный. Где-то так.

Она стояла на краю пропасти, но бездна – и это важно – ее не пугала. Зато простор, открывшийся перед ней, пьянил и восхищал. Воздух был прозрачен, пронизан золотыми солнечными лучами и словно бы окрашен в бирюзовые тона: голубой и зеленый. Под Лизиными ногами лежала колоссальных размеров кальдера[76]

. Огромный, с вертикальными стенами кратер невероятной глубины. Противоположный край калдеры был едва виден и, скорее, интуитивно угадывался, чем воспринимался глазами. Внизу, в бездне клубился белый туман, скрывавший дно кратера.

Лиза осмотрелась. Оказывается, за ее спиной лежала пустыня. Пустыня была везде, куда достигал глаз. Красноватый щебень, невысокие гранитные скалы цвета запекшейся крови. Высохшее русло реки, обрывающееся в кратер, и древние руины циклопических сооружений. Рухнувший мост над исчезнувшей рекой, полуобвалившаяся крепостная стена с прилично сохранившейся надвратной башней по одну сторону сухого русла, и мегалитическое сооружение непонятного назначения по другую его сторону.

«Возможно, храм… Точно! Храм и есть! Храм…»

Постройки казались древними, но при этом не вызывали у Лизы чувства отторжения. Скорее, наоборот. Она словно бы узнавала их очертания, хотя точно знала, что никогда прежде ничего подобного не видела. Следовало предположить, что те, кто построил крепость и храм – если это был все-таки храм, – давно ушли из этих мест или умерли вместе с этой некогда цветущей землей. Как минимум тут протекала река, а значит – даже если климат не изменился, – здесь наверняка росли деревья, и люди обрабатывали землю, ну и все прочее, что делают обычно крестьяне.

«Цветущая земля… Земля, текущая молоком и медом…»

Цивилизации это, прежде всего, крестьянский труд. Без него нет ни ремесел, ни храмов, ни крепостей. Да и мосты, на самом деле, никому не нужны, если не сеять хлеб и не разводить скот.