Попаданка. Колхоз - дело добровольное

— Мы же вдовы, — как-то печально сказала Рыска, — раньше с нами никто не общался, Малла. А ты сегодня видела, как люди ко мне сами подходили, чтобы совета спросить? И не ругались, когда я на их животных смотрела и даже трогала. Понимаешь? Они больше не считают меня изгоем, не презирают, не ненавидят. Они относятся ко мне, как к равной, хотя знают, что я вдова.

— Верно, — Салина наконец успокоилась и перестала тащить меня к себе, — ты же видела, я с купцами разговаривала. И договора сама заключала. Понимаешь? Сама. А потом, — она схватила мешок и вытряхнула оттуда три пары кожаных туфелек, — вот. Я их купила у хорошего мастера. И меня не только не выгнали, Малла, со мной разговаривали, мне советовали, меня считали достойной…

— А раньше? Раньше, разве не так было? — я даже на туфельки внимания не обратила. Слишком странно было то, что говорили сестры.

— Нет, — мотнула головой Салина, — все сделки раньше господни Гририх заключал. Я просто рядом стояла и подсказывала. И Рыска тоже. Ее бы побили, если бы она корову тронула и не купила ее потом. И на рынке… ты же видела эти ряды, где мы все покупали раньше… дальше нас не пускали, Малла. А уж про великих мастеров… ты бы не смогла купить свой отрез. Тебе бы такое никто не предложил бы даже.

Я слушала, слышала и не понимала. Слишком все было неправильным и не укладывалось в моей голове. Как будто бы я пытаюсь подушку в шкаф, в ящик засунуть. Она вроде бы должна влезть, потому что я ее в вакуумный пакет положила и воздух пылесосом выдула. Но никак не получалось: в пакете дырочка оказалась, и подушка росла прямо на глазах, вылезая из ящика.

— Это правда? — жалобно спросила я у господина Гририха. Все же, если сестры и могли меня разыграть, то вряд ли наш председатель таким заниматься будет.

Но господни Гририх кивнул, улыбаясь.

— И ты это все изменила, Малла! Не знаю как, но это ты, дочка…

— Но… я же только… сарафаны… хотела… — прошептала я.

— Сарафаны это хорошо, — Салина огладила голубую ткань на подоле, — но самое главное, что ты как-то смогла объяснить людям, что мы достойны уважения.

Она подняла на меня взгляд, и я увидела, что Салина плачет. Я обняла ее, чувствуя, со спины Рыскина объятия. И она тоже всхлипывала мне в ухо.

Ничего не понимаю. Я же ничего такого не делала. Я же хотела только от платья-мешка избавиться… хотя да… говорила я что-то про уважения и достоинство, но только потому, что к слову пришлось. Ни о чем таком я тогда не думала. Мне всего лишь порадовать вдовушек наших, у которых я так опрометчиво отобрала возможность со строителями развлечься. И колхоз развалить…

Но как я, кошмар меня подери, это сделала? Может все дело в платьях-мешках? Может быть это было просто предубеждение против вдов? А когда мы сарафаны надели, просто исчезло предубеждение? Ведь не могла я же все это одна провернуть?

— Господин Гририх, — подняла я голову, все еще обнимая всхлипывающих сестер, — а может это не я? Вы уверены, что это я сделала?!

— Уверен, — снова улыбнулся председатель.

— Но как?!

— А вот это не знаю, — развел он руками, — не знаю.

— Но… может…

— Малла, — господин Гририх потеребил мочку уха, — мне кажется, господин Орбрен сможет тебе объяснить гораздо больше. Тебе лучше поговорить с ним.

Ну. уж нет! Чтоб я к этому негодяю пошла что-тот спрашивать?! Да ни за что! И вообще, меньше знаешь, крепче спишь.

Но моя память настойчиво подкидывала мне видение: напряженный взгляд ярко-фиолетовых глаз там, на площади, когда я сжимала Оракул в руках. Он совершенно точно знает гораздо больше, чем Салина, Рыска или даже господин Гририх. Он изначально знал гораздо больше всех нас. Даже тогда, когда я еще только начала говорить.

— Смотришь ты, да не видишь. Учись видеть, дочка. Не глазами, а сердцем.

Я даже вздрогнула. Мне показалось, что сегодняшняя бабка сказала это вслух прямо сейчас.

— Малла, смотри, — Салина с Рыской скинули деревянные башмаки, и теперь на их ножках красовались совершенно очаровательные кожаные туфельки-лодочки без каблуков.

— Красиво, да?! А это твои, — кивнула Рыска на третью пару, — примерь.

И вот смотрю я на туфли эти… на Салину с Рыской… на Господина Гририха… и сердце у меня так щемит от того, что вижу. Они ведь у меня в этом мире самые близкие. Ближе никого нет. Даже господин Гририх мне как родной.

Господин Гририх… его ведь в поселение это тоже не просто так отправили, а потому что посчитали бесполезным. Конечно, что это за воин, который еще накануне первого боя такую травму глупую получил. Не от врага, а от лошади обозной пострадал. Сорвалась эта дура и сквозь строй ломанулась. Все отбежали, а господин Гририх не успел. Растерялся. И хребет ему кобыла эта переломила. И даже сейчас господин Гририх не может ходить долго. Нога отказывает. И все потому, что нерв у него в спине защемило. Вот прямо там, где копчик… и самое главное, травма-то ерундовая, только вот эту жилку немного передвинуть и освободиться нерв-то. И боли больше у него не будет. У меня руки сами потянулись, и я пальчиком господину Гририху пониже спины ткнула, что есть силы, чтобы жилку-то с места сдвинуть.