— А ты откуда? Как здесь оказался? Почему не вместе со всеми? — удивлённо произнесли несколько бойцов.
— Я воды принёс бате, а потом он меня спрятал. Ну я сидел, ждал батяню, а он всё не идёт и не идёт. Я и уснул, — сказал мальчуган виноватым голосом. — А вы папку моего не видели?
— А кто твой папка?
— Он знаменосец, в четвёртой сотне, — гордо объявил ребёнок.
— Извини, но твой батька по…
— Сейчас выполняет важное задание, — перебил я одного из солдат.
— А какое? — спросил пацан с загоревшимися глазами.
— Секретное, — важно произнёс я, — а тебе вот просил передать… — и мои глаза забегали, вискивая, чем можно отвлечь сироту.
— Держи пацан, — ему кто-то дал знамя. — Твой батька под ним сражался до конца.
— А почему оно всё в крови? Папка погиб? Дядька Микола, скажи, он погиб? — спросил мальчуган со слезами на глазах.
— Да, — ответил седой воин и отвёл взгляд. — Ты поплачь малыш, поплачь, легче станет.
— Войны четвёртой сотни не плачут, — произнёс сын павшего знаменосца, а сам вытирал предательски бегущие слёзы.
— Нет больше четвёртой сотни, лишь один я остался. Ты прости меня, все там остались, лишь я один не погиб, но ты не думай, я не бежал, — негромко сказал пожилой боец, вставая перед ребёнком на колено.
— Батя говорил: пока есть знамя, есть и сотня, — с мрачной недетской решимостью произнёс мальчишка. — Знамя есть, его надо лишь от крови почисть. Дядя Микола, я тебе верю. А что такое патрон? — вдруг спросил ребёнок с присущей его возрасту непосредственностью.
— Арбалетный болт особый, — ответил я на его вопрос. — Не надо знамя чистить, на нём кровь героев и недрогнувших, а это дорогого стоит.
— Клянусь!!! Клянусь, что умру, но не посрамлю честь четвёртой сотни, — вдруг проговорил седой боец и провёл окровавленной от ран рукой по знамени.
— Клянусь умереть, но не опозорить писарей из третьей счётной палаты, — произнёс другой подошедший и также провёл рукой по ткани, добавляя на неё крови.
— Я что, хоть и не писарь, а всего навсего необразованный латник, но и я не посрамлю свою сотню, — произнёс закованный в сталь воин, подходя к знамени.
— Я не клянусь умереть!! Я клянусь… — и сделал театральную паузу под взглядами окружавших меня орков и людей. — Я клянусь убивать и постараться не дать убить себя и вот этого знаменосца из легендарной четвёртой сотни. Не во имя, а вопреки. Не дождутся всякие лесные отродья. Клянусь! — рявкнул я что есть силы.
— Клянусь. Клянусь. Клянусь. — стали клясться все кто был здесь.
Как повяжешь галстук,
Береги его:
Он ведь с красным знаменем
Цвета одного.
А под этим знаменем
В бой идут бойцы,
За отчизну бьются
Братья и отцы.
Как повяжешь галстук,
Ты — светлей лицом…
На скольких ребятах
Он пробит свинцом!..
Пионерский галстук –
Нет его родней!
Он от юной крови
Стал еще красней.
Как повяжешь галстук,
Береги его:
Он ведь с красным знаменем
Цвета одного.
Произнёс я стихи Степана ЩИПАЧЁВА, по вязовая ярка красный платок пацану на шею. Не знаю почему я так сделал, я не когда не был каменистом, да и пионером не успел встать. Но пусть у пацана горят глаза и будет немного ему счастья.
— Ну что, чьи-то братья, отцы и дети, пора, за нашими душами пришли, — окликнул я всех, видя, как маршируют чёткие ряды эльфийской гвардии по крепостной стене. — Как говаривал один герой: “Хрен ты здесь пройдёшь”. Здесь имперская земля, здесь империей пахнет, здесь на твоём пути стоим мы, — произнёс я, надевая шлем и беря в руки оружие, затем подошёл к лестнице и стал спускаться.
— Куда? — рявкнул один из офицеров. — Здесь мы дольше продержимся и сможем подороже продать наши жизни.
— Туда, устал я боятся, пусть меня бояться, — ответил я на секунду остановившись. — Всё равно сил на один бой осталось.
— Орки никого не боятся, пусть нас боятся, — произнёс один из орков, идя за мной.
— Никогда не думал, что услышу такую речь из уст орка. Да и на имперском параде такое не слышали, — пробормотал седой воин, вставая. — Действительно, мир перевернулся, и я рад, что стал этому свидетелем. За империю, за знамя кровавое, — рявкнул легионер, потрясая мечом.
— Не за кровавое знамя, а за знамя героев, за землю отцов, — добавил кто-то из воинов.
Самым первым на острие плотного построения шёл я, слева и справа цокали когтями Барбос и Полкан, оба в крови, красные, как черти. За ними стоял на трёх лапах последний из своры боевых псов. Как только он выжил, чертяка, ума не приложу. Моих четвероногие спутники сбивали с ног массой своего тела или ударом немаленького такого хвоста, а затем в ход шли когти, совсем в крайнем случае они использовали зубы. Кроме того, мои питомцы помимо прочной чешуи имели дополнительный доспех и, расправляясь со своей жертвой, контролировали ситуацию вокруг. А пользуясь кошачьей ловкостью, могли в любой момент отскочить на безопасное расстояние. А вот псам приходилось положатся на инерцию броска и силу челюстей. Когда они рвали горло, то теряли из виду других противников, за что часто и платили своими жизнями.