Поповичи. Дети священников о себе

Наступило удивительное время. На кладбище мы жили все лето. После Успения, то есть 29 августа, я возвращалась в Москву учиться, и мы жили с бабушкой Таней. А мама с малышами, которым еще рано было ходить в школу, оставалась с папой в деревне. Я же приезжала к ним на каждые каникулы. С удовольствием припомню все, что мне довелось делать, обосновавшись на кладбище. Тем более что детские воспоминания оказались самыми яркими, непоистертыми. С удовольствием, потому что и тогда у меня не было ощущения, что жизнь полна непереносимых трудностей и непомерных тяжестей, и сейчас нет. Из всех занятий детства я терпеть не могла лишь полоть огород. К счастью, его у нас практически не было. Все остальное, в том числе мыть полы, было несложно и даже интересно. Но в храме мы не убирались. Нам, с приезжавшими из Москвы подругами, разрешали петь на «крылосе» и иногда читать часы. Всем раздавались ноты, и старушки гордо утыкали в них носы. Меня приняли дискантом, Инну (дочь художника Александра Шумилина), не понимавшую, по ее собственному признанию, в нотах ровным счетом ничего, – альтом. Впрочем, не только Инна не могла читать ноты и церковнославянский. Во время всенощной, где много меняющихся «частей» службы, понять, что поет хор, не было никакой возможности: некоторые полуграмотные старушки слухом, возможно, и обладали, а считывать текст не успевали. Однажды я прислушалась к голосу стоявшей рядом бабульки. «Фня-фня-фня», – послышалось мне. Прислушалась внимательнее. «Фня-фня-фня», – сосредоточенно «читала» слова и ноты певчая. Неудивительно, что молящиеся в храме ничего не могли разобрать.