Читаем Поправка-22 полностью

— Превосходно сказано! — возрадовался ответу майор Сэндерсон с черной, как вакса, щеткой волос на голове и в скрипучих солдатских башмаках. — По определенным причинам, — доверительно сообщил он, — полковник Ферридж издавна напоминает мне глупыша. Он, знаете ли, не очень-то верит в психиатрию.

— А вы, вероятно, без особой симпатии относитесь к этой породе птиц? — предположил Йоссариан.

— Что верно, то верно, — признался со скрипучим смешком майор Сэндерсон и любовно потянул себя за отвислый второй подбородок, словно это была бородка. — А вот ваш сон кажется мне прелестным, и надеюсь, он снится вам достаточно часто, так что мы сможем постоянно его обсуждать. Не хотите ли сигаретку? — Йоссариан отказался, и майор Сэндерсон понимающе улыбнулся. — Как вы думаете, — поинтересовался он, — почему у вас возникло столь острое нежелание взять у меня сигарету?

— Я только что докурил свою. Вон мой окурок, еще дымится в вашей пепельнице, видите?

— Весьма остроумное объяснение, — усмехнувшись, заметил майор Сэндерсон. — Однако вскоре, надеюсь, мы выясним и настоящую причину. — Он небрежно завязал шнурок на башмаке и переложил свой желтый линованный блокнот со стола к себе на колени. — Ну а рыба, которую вы видите во сне? Давайте поговорим о вашей рыбе. Это всегда одна и та же рыба?

— Трудно сказать, — ответил Йоссариан. — Я не очень-то разбираюсь в рыбах.

— А что она вам напоминает?

— Другую рыбу.

— А другая рыба?

— Еще какую-нибудь рыбу.

Майор Сэндерсон с некоторым разочарованием откинулся на спинку стула.

— Вам нравится рыба? — спросил он.

— Не особенно.

— А как вы думаете, — торжествующе вопросил майор Сэндерсон, — почему у вас возникло столь болезненное отвращение к рыбе?

— Да она какая-то квелая, — объяснил ему Йоссариан, — ни то, как говорится, ни се. И к тому же костлявая.

— Весьма искусное объяснение, — понимающе закивал майор Сэндерсон, растянув губы в льстивой и неискренней улыбке. — Но вскоре, надеюсь, мы выясним и настоящую причину. Ну а рыба из вашего сна? Она вам нравится?

— Да нет, пожалуй.

— Значит, не нравится? Вы испытываете к ней вражду? У вас возникают агрессивные эмоции?

— Да нет. Она мне, пожалуй, скорее нравится.

— Значит, она вам нравится.

— Да нет. У меня, собственно, не возникает никаких чувств. Я в этом отношении и сам как рыба.

— Однако минуту назад вы утверждали, что она вам нравится. Это же явное противоречие. Вы согласны?

— Да, сэр. Тут у меня явное противоречие, вы безусловно правы.

Майор Сэндерсон горделиво записал толстым черным карандашом у себя в блокноте — «Противоречие».

— А как вы думаете, — подняв на Йоссариана взгляд, спросил он, — почему два ваших утверждения о рыбе содержат в себе очевидное противоречие?

— По-видимому, во мне уживаются амбивалентные чувства к рыбе.

Услышав слова «амбивалентные чувства», майор Сэндерсон радостно вскочил на ноги.

— Так вы понимаете? — хлопнув от счастья в ладоши и крепко прижимая их друг к дружке, воскликнул он. — Ах, вы не представляете себе, в каком я прозябаю одиночестве из-за необходимости врачевать людей — а ведь для этого мне надо с ними разговаривать! — которым глубоко наплевать и на психиатрию, и на мою работу, и на меня. Я почти физически ощущаю, как во мне зреет комплекс неполноценности. — Его лицо тревожно исказилось. — И у меня нет сил, чтобы перебороть этот комплекс.

— В самом деле? — сочувственно промямлил Йоссариан, поспешно придумывая, что бы еще сказать. — Но почему, собственно, вы обвиняете себя, видя пробелы в образовании у других?

— Это глупо, я понимаю, — по-девичьи хихикнув, согласился майор Сэндерсон. — Но мне, знаете ли, всегда было очень важно, чтобы меня уважали. Я достиг половой зрелости немного позже, чем другие юноши моего возраста, и постоянно испытывал… хм… все связанные с этим фактом трудности. А сейчас испытываю горячее желание обсудить их с вами как можно скорей и подробней. Я охотно начал бы именно с меня… но боюсь, что не имею на это права. Полковник Ферридж наверняка осудит нас, если узнает, что мы обсуждали мои затруднения за счет ваших. Итак, я покажу вам сейчас несколько чернильных пятен, чтобы выяснить, о чем напоминают вам различные конфигурации и цветовые оттенки.

— Не утруждайте себя, доктор. Мне всё напоминает о сексе.

— Правда? — воскликнул осчастливленный майор Сэндерсон, как бы боясь поверить своим ушам. — Ну, теперь-то мы многое поймем. А вам снятся иногда полноценные сексуальные сны?

— Мои сны о рыбах — это сексуальные сны.

— Нет-нет, я имею в виду истинно сексуальные сны — с истязаниями и насилием, с надрывами и блаженством, когда вы страстно рыдаете над своей жертвой, не зная, чем бы еще выразить ей свою ненависть и любовь, — вот про какие сны я хотел бы с вами поговорить. Они вам снятся?

— Мои сны о рыбах как раз такие сны, — умудренно задумавшись на мгновение, определил Йоссариан.

Майор Сэндерсон отшатнулся, словно ему дали пощечину.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Чудодей
Чудодей

В романе в хронологической последовательности изложена непростая история жизни, история становления характера и идейно-политического мировоззрения главного героя Станислауса Бюднера, образ которого имеет выразительное автобиографическое звучание.В первом томе, события которого разворачиваются в период с 1909 по 1943 г., автор знакомит читателя с главным героем, сыном безземельного крестьянина Станислаусом Бюднером, которого земляки за его удивительный дар наблюдательности называли чудодеем. Биография Станислауса типична для обычного немца тех лет. В поисках смысла жизни он сменяет много профессий, принимает участие в войне, но социальные и политические лозунги фашистской Германии приводят его к разочарованию в ценностях, которые ему пытается навязать государство. В 1943 г. он дезертирует из фашистской армии и скрывается в одном из греческих монастырей.Во втором томе романа жизни героя прослеживается с 1946 по 1949 г., когда Станислаус старается найти свое место в мире тех социальных, экономических и политических изменений, которые переживала Германия в первые послевоенные годы. Постепенно герой склоняется к ценностям социалистической идеологии, сближается с рабочим классом, параллельно подвергает испытанию свои силы в литературе.В третьем томе, события которого охватывают первую половину 50-х годов, Станислаус обрисован как зрелый писатель, обогащенный непростым опытом жизни и признанный у себя на родине.Приведенный здесь перевод первого тома публиковался по частям в сборниках Е. Вильмонт из серии «Былое и дуры».

Екатерина Николаевна Вильмонт , Эрвин Штриттматтер

Классическая проза / Проза