Читаем Поправка-22 полностью

Никто не мог помочь ему, кроме жены, и он нацарапал ей второпях паническое письмо с мольбой обратить внимание Военного министерства на его безысходное положение, а самой обратиться к полковнику Кошкарту – и верить только ему – за подтверждением, что он в самом деле ее муж, а не покойник или самозванец. Миссис Дейника была потрясена глубиной отчаяния, заключенного в этих неразборчивых каракулях. Ее замучило сочувствие, и она уже собиралась начать борьбу за его жизнь, но на следующий день почтальон принес ей письмо полковника Кошкарта, верить которому призывал ее сам отчаявшийся проситель.

«Ув. миссис, мистер, мисс или мистер и миссис Дейника, – так начиналось письмо, – слова не могут выразить всю глубину моей скорби при мысли о том, что ваш муж, сын, отец или брат погиб, ранен или пропал без вести…»

Сбитая с толку, обескураженная, испуганная или ошалевшая миссис Дейника отшвырнула недочитанное письмо, быстро собрала вещички и переселилась в мичиганский городок Лесинг, не пожелав, испугавшись, позабыв или не потрудившись оставить на старой квартире свой новый адрес.

Глава тридцать вторая

Йо-йо и его соседи по палатке

Орровская печка безотказно согревала палатку Йоссариана, когда наступили холода и китоподобные туши синевато-серых туч закрыли выцветшее небо, словно бронированные армады бомбардировщиков дальнего действия, базирующихся в Италии, при налете на Южную Францию для поддержки наступления союзнических войск, начавшегося двумя месяцами раньше. Всем было известно, что тощие ноги Крохи Сэмпсона выкинуты прибоем на пляж и лежат там, разлагаясь, подобно вилочной грудной кости с остатками гнилого мяса когда-то убитой, но не найденной охотником птицы. Все, включая Гэса с Уэсом и работников госпитального морга, считали, что прибрать их должен кто-нибудь другой, а не они, и уверили себя, что эти частичные останки Крохи Сэмпсона унесены волнами на юг, так же как полностью унесенные останки Клевинджера и Oppa. А с наступлением холодов никто уж больше не прокрадывался, тайно и в одиночку, к берегу, чтобы удовлетворить свое патологическое любопытство, мимолетно глянув сквозь ветви прибрежных кустов на раздутые гнилостными газами ступни.

Солнечные дни кончились вместе с летом. А вместе с ними кончились и безопасные налеты. Начались ледяные дожди, наползли тусклые туманы, и они летали на боевые задания не чаще чем раз в неделю, когда вдруг ненадолго иссякал обложной дождь. По ночам над палатками угрюмо завывал ветер. Корявые низкорослые деревья скрипели и стонали, неумолимо напоминая по утрам полупроснувшемуся Йоссариану о ногах Крохи Сэмпсона, гниющих на мокром песке под холодными каплями октябрьского дождя, который наполнял непроглядную, ветреную и волглую ночную тьму тиканьем часового механизма с бесконечным заводом. Вспомнив ноги Крохи Сэмпсона, Йоссариан против воли возвращался мыслями к Снегги, замерзавшему до смерти на дюралевом полу в хвосте самолета и хранившему свою сокровенную тайну под застегнутым бронежилетом, пока Йоссариан обнажал, дезинфицировал и бинтовал его разодранное осколком бедро, а потом выплеснувшему ее на льдистый пол. Ночами, пытаясь уснуть, Йоссариан устраивал в уме перекличку всем знакомым ему мужчинам, женщинам и детям, которые уже отправились на тот свет. Он старался припомнить всех военных и просто всех взрослых людей, которых он знал в детстве: всех теток и дядьев, родителей и соседей, дедов, бабок, прабабок и прадедов, и собственных, и виденных в домах у друзей, всех жалких, обманутых судьбой и жизнью владельцев мелких лавочек, бессмысленно прикованных к своим прилавкам с раннего утра до позднего вечера. Все они тоже уже отправились на тот свет. Мертвецов становилось все больше и больше. А немцы продолжали сопротивляться. Смерть неотвратимо надвигалась, и он, похоже, попал в безысходную западню.

Йоссариана спасала от холода замечательная печка Oppa, и он мог бы неплохо жить в своей теплой палатке, если б его не терзала память об Орре и банда жизнерадостных соседей по палатке, которые явились к нему однажды утром, после того как полковник Кошкарт затребовал – и меньше чем через двадцать четыре часа получил – четырех летчиков из экипажей пополнения, чтобы заменить ими Кроху Сэмпсона и Маквота. Йоссариан чуть не задохнулся от своего хрипатого, злобно протестующего стона, когда увидел их, устало притащившись после боевого вылета в свою палатку.

Перейти на страницу:

Похожие книги

12 великих комедий
12 великих комедий

В книге «12 великих комедий» представлены самые знаменитые и смешные произведения величайших классиков мировой драматургии. Эти пьесы до сих пор не сходят со сцен ведущих мировых театров, им посвящено множество подражаний и пародий, а строчки из них стали крылатыми. Комедии, включенные в состав книги, не ограничены какой-то одной темой. Они позволяют посмеяться над авантюрными похождениями и любовным безрассудством, чрезмерной скупостью и расточительством, нелепым умничаньем и закостенелым невежеством, над разнообразными беспутными и несуразными эпизодами человеческой жизни и, конечно, над самим собой…

Александр Васильевич Сухово-Кобылин , Александр Николаевич Островский , Жан-Батист Мольер , Коллектив авторов , Педро Кальдерон , Пьер-Огюстен Карон де Бомарше

Драматургия / Проза / Зарубежная классическая проза / Античная литература / Европейская старинная литература / Прочая старинная литература / Древние книги
Этика
Этика

Бенедикт Спиноза – основополагающая, веховая фигура в истории мировой философии. Учение Спинозы продолжает начатые Декартом революционные движения мысли в европейской философии, отрицая ценности былых веков, средневековую религиозную догматику и непререкаемость авторитетов.Спиноза был философским бунтарем своего времени; за вольнодумие и свободомыслие от него отвернулась его же община. Спиноза стал изгоем, преследуемым церковью, что, однако, никак не поколебало ни его взглядов, ни составляющих его учения.В мировой философии были мыслители, которых отличал поэтический слог; были те, кого отличал возвышенный пафос; были те, кого отличала простота изложения материала или, напротив, сложность. Однако не было в истории философии столь аргументированного, «математического» философа.«Этика» Спинозы будто бы и не книга, а набор бесконечно строгих уравнений, формул, причин и следствий. Философия для Спинозы – нечто большее, чем человек, его мысли и чувства, и потому в философии нет места человеческому. Спиноза намеренно игнорирует всякую человечность в своих работах, оставляя лишь голые, геометрически выверенные, отточенные доказательства, схолии и королларии, из которых складывается одна из самых удивительных философских систем в истории.В формате a4.pdf сохранен издательский макет.

Бенедикт Барух Спиноза

Зарубежная классическая проза