Попугаи с площади Ареццо

— Вообще-то, я не знаю, от кого эта записка.

— Ну, наверно, от какой-нибудь влюбленной девчонки…

— От тебя, что ли?

Альбана вздрогнула. Почему, правда, она сама не написала такое письмо? Как она могла позволить какой-то мерзкой девице себя опередить? И стоит ли признаваться, что это не она? Ведь это разочарует Квентина. Тем временем у нее над головой снова загалдели попугаи.

— Конечно от меня. — И она нежно улыбнулась, повернувшись к нему, опустив голову, почти что с покорным видом.

Квентин заметил ее замешательство:

— Что, правда?

— Ну да, мне очень хотелось тебе это сказать.

— Вот хитрюга! Разыгрываешь приступ ревности, спрашивая, кому адресовано это письмо, а сама же его и написала. Какие же вы, девчонки, коварные…

— «Вы, девчонки»? Но я — это я, а не какие-то там «девчонки».

— Ладно, согласен, ты права. Лично ты — жутко коварная.

— Коварная? А что, так плохо признаться, что кого-то любишь?

— Да нет, я не то хотел сказать…

— Коварная! Ну спасибо… Я тебе душу открыла, а ты — «коварная»! Мы с тобой по-разному понимаем одни и те же вещи.

Квентин не ответил, — похоже, она права: стоит им обменяться тремя фразами, как они ссорятся. Почему его никто не предупредил, что есть два разных языка, два словаря — для девчонок и для парней, — тогда бы он все разузнал, обучился бы этой чужой речи заранее и теперь не вызывал бы у нее бурю эмоций каждым неловким словом.

Воспользовавшись паузой, Альбана прикинула, насколько правдоподобным получился ее обман. Квентин не знал, какие она обычно пишет письма, да в этой записке и не было ничего такого, чего она сама не могла бы написать.

— Не важно, все равно это круто. Мы с тобой каждый день видимся, а ты раз — и пишешь мне письмо. Здорово, мне нравится.

Альбана скромно потупилась. Ее обман привел к таким замечательным результатам! Она уже стала забывать, что на самом деле это неправда. Ну да, конечно, именно она написала эту записку!

— Иногда бывает проще объясниться на бумаге. Когда разговариваешь с человеком, всегда стесняешься и никак не получается сказать главное.

— Наверно, ты права, Альбана.

— И еще, это же романтично, правда?

Он вглядывался в ее лицо: она увлекала его в волшебный мир тонких чувств — в мир, принадлежащий поэтам, которых превозносили учителя в школе. К тому же он не раз слышал, как по телевизору женщины произносят это слово — «романтично», оно явно было ключом к женскому сердцу, орудием искушения.

Квентин понял, что должен оказаться на высоте. Мысли быстро приходили ему в голову, и осуществлял он их тоже быстро: он вскочил.

— Альбана, подожди меня здесь пару минут.

— Но я…

— Только пару минут… я быстро… даю слово.

И, не дожидаясь ее согласия, он помчался прочь и скрылся за деревьями. Убедившись, что Альбана его не видит, он бросился в цветочный магазин.

Ксавьера встретила его вопросительным взглядом, думая, что он забежал в магазин по ошибке. Но он, не обращая на это внимания, спросил:

— Можно у вас купить одну розу?

— Да, можно.

— Тогда, пожалуйста, розу.

— Какого цвета? Судя по вашему виду, вам нужна красная…

Квентин не понял намека, таящегося в этой фразе, но цветочницу это даже порадовало.

Они подошли к кассе, и Ксавьера назвала цену.

Пока он расплачивался, появился Орион:

— О, Квентин, как же ты вырос, мальчик мой! Невероятно, чем-то вас нынче таким кормят, что вы вырастаете такими огромными. Сделать тебе букет?

— Из одной розы букет сделать трудновато, — вставила Ксавьера.

— Я тебе ее заверну в красивую блестящую бумагу.

Он взял розу и стал ее заворачивать, хотя Ксавьера пожала плечами, считая, что вполне сойдет и так.

Квентин повернулся к Ориону:

— У вас не найдется открытки, мне надо написать несколько слов.

— Конечно, вот, держи!

Орион положил на прилавок открытку, конверт и ручку. Ксавьера буркнула ему на ухо:

— Во-во, отдай ему уж сразу и всю выручку, и свои сбережения в придачу, раз ты такой добрый!

Орион рассмеялся, как будто Ксавьера сказала ему что-то очень смешное.

Квентин, покраснев, нацарапал что-то на открытке, потом заклеил конверт.

Орион показал ему, как прикрепить послание красной ленточкой, и пожелал всего хорошего.

— Какие же они славные! Эх, молодость! — воскликнул он.

— Славные-то славные, но денег у них нет! — неприязненно заключила Ксавьера, уходя в дальнюю комнату. — Можешь пускать слюни, но на хлеб с маслом ты с ними не заработаешь.

А Квентин уже добежал до скамейки, неловко притормозил и, чуть не выколов Альбане глаз, протянул ей цветок:

— Вот, это тебе!

Альбана, вместо того чтобы взять цветок, захлопала в ладоши и пронзительно взвизгнула от восторга. Квентин огляделся по сторонам, боясь, как бы кому-нибудь все это не показалось смешным. К счастью, кроме попугаев, зрителей не было, да и те, кажется, не проявляли к ним никакого интереса.

Альбана наконец забрала у него цветок, осторожно, словно сокровище:

— Спасибо.

— Я побегу, Альбана. А то опоздаю на уроки.

— До свидания, Квентин. До завтра. Я очень… очень… очень… счастлива.

Квентин покраснел, передернул плечами, потоптался на месте и наконец решился уйти.