Популярная музыка из Виттулы

Но вся эта кутерьма почти не касалась Паялы. Сеструха из кожи вон лезла, пытаясь следить за новинками, кинула даже медную проволоку на сосны у нашего дома вместо антенны, чтобы принимать средние волны, и ловила “Радио Люксембург” на наш допотопный ламповый радиоприемник. Иногда уезжала в Кируну или Лулео на концерты – то на The Shanes из Туоллуваары (в шестьдесят шестом эта группа выступала с Битлами), то на шведскую группу Hep Stars[2], когда те случались проездом, – правда, перед такими поездками мать запиралась с сеструхой в комнате и часами читала ей нотации.

Да, велико расстояние между Паялой и внешним миром. Когда шведское телевидение в кои-то веки сподобилось показать нам эстрадный концерт, мы увидели выступление Элвиса Пресли, записанное много лет назад. Что ж, выбирать не приходилось. Помню, как я ерзал от нетерпения. Сеструха, сняв защитную фанеру с линзы, загодя включила ток, чтобы экран успел прогреться; грелся он долго, как хлеб в печи, – наконец засветился. Какнесская телебашня в Стокгольме передала электросигналы, и те пустились в свой извилистый путь по стране. Ретрансляторы, приняв сигналы, посылали их дальше и дальше, сигналы шли, как длиннющий товарняк, лязгающий вагонами, и, кое-как дотащившись до паяльской телемачты на горе Юпукка, преобразовались и горохом посыпались в наш черно-белый ящик.

И вот перед нами стоит он. Элвис! Еще до Германии, куда был отправлен тянуть солдатскую лямку, стоит на вершине своей славы, стройный мужественный юноша, стоит и криво ухмыляется – черный лоснящийся чуб, ноги гибкие, как ершик для курительной трубки. Батя фыркнул и демонстративно ушел в гараж. Мать сделала вид, что вяжет, сама же глаз не могла оторвать от этого взмыленного самца в черной кожанке. Сеструха сгрызла все ногти и весь вечер потом прорыдала в подушку. А я стал мечтать о собственной гитаре.

На следующий день, вернувшись из школы, спустился в подвал, где стоял верстак, и выпилил себе из деревоплиты что-то отдаленно напоминающее кузов гитары. Гвоздем прибил к нему рейку. Натянул резинки вместо струн. Прикрепил шнурок так, чтобы можно было повесить это чудо-юдо на плечо.

Единственным укромным местом был гараж. Туда-то я и забрался, когда никто не видел, и, широко расставив ноги на цементном полу, окинул взором океан зрителей. Мне чудились крики, тысячи поклонниц бушевали у края сцены. Я решил исполнить Jailhouse Rock (эту песню я выучил наизусть с сеструхиной пластинки). Попробовал повертеть задом. Почувствовал, как музыка переполняет меня изнутри, захлестывает сильной и соленой волной. Схватил рулон туалетной бумаги, служивший мне микрофоном, и открыл рот. Запел. То была песня без слов – губы беззвучно двигались, как на школьном уроке пения. Я пел про себя, отстукивал такт, прыгал и рвал резинки с такой силой, что те шлепали по деревяшке.

Вдруг раздался щелчок, и я оцепенел от ужаса. На секунду показалось, что рев публики донесся аж до самой церкви. Но нет, я был в гараже один и скоро вновь погрузился в воображаемый фильм. Я тонул в овациях, свете и гомоне. Ноги мои дрожали, сцена подо мной тряслась; отогнувшись назад, я изобразил неимоверную дугу.

И тут заметил Ниилу. Он-то, оказывается, прокрался в гараж и тихонько наблюдал за мной бог знает сколько времени. Я покраснел от стыда. Решил, сейчас он станет издеваться, размажет меня, как муху по стенке.

Лишь однажды мне довелось пережить подобный стыд. Дело было в туалете поезда. Я только что облегчился и, стоя со спущенными штанами, вытирал задницу, как вдруг дверь открыли снаружи – проводница потребовала предъявить билет. Позже она говорила, что сперва постучалась. Черта с два!

Ниила присел на перевернутое ведро и задумчиво принялся расчесывать ссадину. Потом тихо спросил, чего это я поделываю.

– Играю, – промямлил я, абсолютно раздавленный.

Он помолчал, рассматривая мою корявую самоделку.

– А попробовать можно? – выдавил наконец.

Я было подумал, что он смеется надо мной. Но, к изумлению, понял, что Ниила говорит всерьез. У меня камень с души свалился, я всучил Нииле гитару и показал ему, как ее держать. Он начал вторить мне, как я только что повторял за Элвисом, стал качаться взад-вперед.

– Ты ногами-то давай тоже вихляй, – наставлял я Ниилу.

– Зачем это?

– А девкам нравится!

Он смутился.

– Тогда ты пой.

Я небрежно схватил рулон, поднес его к губам, начал корчить рожи и разевать рот. Ниила неодобрительно скривился:

– Не, ты по-настоящему пой!

– Не, ты чё, блин!

– Пой!

– Да не умею я.

– Пой, говорю. Девкам нравится! – сказал Ниила по-фински.

Я расхохотался, и какая-то теплая искра пробежала меж нами.

Так все и началось, в нашем гараже, посреди лыж, совков и зимних шин. Ниила играл, я открывал рот и горланил как мог. Голос мой хрипел, скрежетал, урчал. Я пускал петуха и пищал, лаял почище иного кобеля – впервые я осмелился петь.