Популярная музыка из Виттулы

Пришлось сделать передышку. И в ту же секунду, когда я взглянул на небосвод, да, в то самое мгновение вспыхнуло северное сияние. Выросли и заиграли зеленым светом мощные фонтаны; переливаясь огнями, загуляли морские волны. Часто-часто засучили красные топорики, нарезая пластами куски сизого мяса. А свет все ярче, все живее. Волны фосфора накатывались шипящими барашками. Я долго стоял, упиваясь картиной. Чудилось мне, что с небес идет слабый отзвук, будто пел финский солдатский хор. Голос северной зари. А может, то скрежетало такси, вгрызаясь в морозную твердь. От такого великолепия мне захотелось упасть на колени. Что за диво, Господи, что за красота! Слишком велика сила Твоя для невзрачного и пьяненького турнедальского мальчишки.

Хлопнула входная дверь. Ко мне, шатаясь, подошел Эркки, встал рядом, начал расстегивать ширинку. Я предупредил, что под ногами у него лежит бухой мужик. Эркки не без удивления отметил: ну надо же, и впрямь лежит – попятился, оступился и повалился на бок. Устроившись поудобнее, вытащил пипку и отлил там же, где лежал. Блаженно закрыл глаза. Я взмолился: “Блин, не спи”, намылил ему харю снегом. Эркки стал грозить расправой, на ноги, правда, поднялся. Общими трудами мы кое-как оттащили проклятущего старика в избу и положили его крайним во внушительном ряду таких же бесчувственных тел.

На бате и деде не было лица, они, заикаясь, доложили, что старцы на диване окочурились. Я пошел проверить, пощупал пульс. Лысины клонились в разные стороны, кожа желтая, будто надраенная воском.

– И правда окочурились, – сказал я.

Дед ругнулся – теперь затаскают по инстанциям – и заплакал по-стариковски, хлюпая носом, так что сопли покатились в стакан. Батя произнес торжественную и путаную речь о том, что значит для финна умереть героем, упомянув в первую очередь самоубийство, войну, сердечный приступ в бане и алкогольное отравление. А стало быть, нынче три дорогих и уважаемых родича сподобились одновременно принять геройскую смерть и бок о бок прошествовали через Врата Славы…

Один из стариков, который тощий, вдруг отворил очи и попросил водки. Батя оборвался на полуслове и молча уставился на мертвеца. Дед подал обвешанный соплями стакан и наблюдал, как, расплескиваясь, исчезает его содержимое. Глядя на их вытянутые лица, я сполз со стула и сказал, что если уж мертвецы просят водки, можно считать, праздник вышел хоть куда.

Изба погрузилась в покой. Мужики лежали рядком в тех самых позах, в которых я побросал их, скрюченные в бессонной пьяной коме. Некоторые ползали по-черепашьи, медленно и вяло. Ниила сидел, прислонившись к стене, лицо зеленющее. Он старался держаться ровно и отхлебывал по глоточку из ковша с колодезной водой. Рядом, свернувшись калачиком, подрагивал Хольгери. Большинство затихло или ушло в себя, только печень отчаянно боролась с отравой да тучами гибли мозговые клетки. Эркки начал падать, но зацепился курткой за спинку стула и удержался. В строю остался лишь один жилистый охотник лет шестидесяти – упершись руками в край стола, он занимался гимнастикой для ног. Потягивал их вперед-назад, раскачивал в стороны, выписывая сложные восточные узоры. Все знали, что он всегда так делает по пьяни, и его не трогали.

Я же чувствовал, что готов. Хмель бродил где-то внутри меня, я сидел, рассматривая разбросанные вокруг тела. Праздник кончился, хотя еще нет и одиннадцати. Меньше чем за четыре часа охотники приняли по литру на рыло, а ведь никто даже не обрыгался – чувствуется закалка.

Снаружи подъехала машина, свет фар заметался по обоям. В сенях затопали. В избу ворвался Грегер, увидел меня:

– Пггыгайте в машину, поехали!

Вдруг застыл. Медленно обвел избу взглядом, онемев от грандиозной батальной сцены.

Я растормошил приятелей, мы загрузили в машину наш скарб и отчалили. Грегер весело насвистывал и барабанил по рулю, мы сказали – может, хватит?

– Чуваки, – улыбнулся он. – Я целый вечегг висел на телефоне. Тепегь погга и вам заняться делом.

– Чё?

– Учите новые песни.

– Песни? – тупо отозвались мы.

Грегер засмеялся.

– Я устггоил ваши пеггвые гастгголи. Пагга школ, концегтная площадка и еще любитегский фестивай в Лулео.

Мы остановились возле школы. Грегер открыл пустой музыкальный класс, мы втащили усилки. Грегер пошел домой, а мы, все еще ошеломленные и взбудораженные новостью, остались и принялись играть. Вышла лажа, но эта лажа шла от самого сердца – сырая и нечесаная, как мы сами. Ниила строил доморощенные риффы, я пел что на ум взбредет и воображал себя восходящей рок-звездой. Гитара у Хольгери расстроилась от мороза, пальцы не слушались, кто знает, может, именно поэтому его соло и звучало так дивно – рычало вкривь и вкось, звенело журчащими перекатами. Последней взяли любимую – сыграли “Рок-н-ролл мьюзик” верных раз десять. Остановились, только когда Эркки расколотил палочки.