Попутный ветер

Идти поначалу было легко. Несмотря на довольно насыщенный вечер и короткий сон, молодым людям удалось полностью восстановить затраченные силы. Подъем показался довольно пологим и недолгим. Дальше тропа пролегала по равнине, огибала два холма и ныряла по трем оврагам, разделенным небольшими перелесками, наполненными тенями и птичьим гомоном. Через один овраг пришлось переходить босиком, потому что тропу пересекал то ли широкий ручей, то ли мелкая речушка. Вода была прозрачной и прохладной. Из небольшой заводи, выложенной гладким камнем, путешественники с удовольствием напились, черпая прямо пригоршнями.

А потом Летта указала Олафу на знак, едва заметный на одном булыжнике под толщей воды: узкую ладонь с глазом посередине.

— Что это?

Олаф осмотрелся по сторонам.

— Не знаю. Но гляньте, на том дереве тоже что-то подобное, — он одним прыжком выбрался на сушу, и потрогал знак на коре пальцем. — Вырезано довольно давно. А впереди есть еще.

Ладони словно приглашали следовать за ними. Поначалу они шли параллельно с тропой, а потом ныряли в сторону, теряясь в небольшой рощице. Девушка зачарованно шагнула за ними, словно вдруг забыв, куда спешила. Юноше ничего не оставалось делать, как пойти за ней. Они шли след в след. Ведомые оставленным кем-то знаком. Ладонь мелькала то прямо посреди тропы, выложенная мелкими камушками, то на поваленном стволе. И привела в итоге на ровную круглую площадку, по периметру которой стояли шестнадцать обтесанных четырехгранником камней: четыре белых, четыре розовых, четыре зеленых и четыре черных.

— Что это? — повторила вопрос Летта.

Олаф обошел камни. Отличающиеся цветом, они имели каждый повторяющиеся рисунки на своих гранях: ладонь с глазом, ладонь со ртом, ладонь в ладони и просто ладонь.

— Может, заброшенное святилище? Мне пару раз встречались подобные.

— И что означают эти знаки?

— Ну, предположим, — юноша задумался, — ладонь с глазом была под водой, может, воду?

— А ладонь со ртом — земля, — втянулась девушка, — кажется этот знак был на тропе.

— На дереве живом — ладонь в ладони. И это…

— Огонь? — она оббежала камни, словно увлекшийся открытиями ребенок. — Тогда пустая ладонь — это воздух?

— Четыре сезона, по четыре месяца. Белый — зима, розовый — весна, зеленый — лето и черный — осень.

— И кому было назначено это святилище? — удивилась Летта.

Олаф пожал плечами:

— Самой жизни?

— Пока служители Храма не разделили ее на Жизнеродящую и Мракнесущего, — вдруг пробормотала тихо девушка.

Ее настроение как-то неожиданно поменялось с восторженного на печальное. Может что-то в этом святилище напомнило ей о родителях, может просто нахлынула усталость. Летта опустилась на колени прямо посередине круга и прикрыла глаза.

Юноша с недоумением смотрел, как она начала медленно раскачиваться из стороны в сторону, словно погрузившись в какой-то транс. Были это отголоски знаний, которыми некогда одарила ее мать, или что-то иное? Олафа начал душить ужас. Хотелось с воплем кинуться в сторону, подальше от этого непонятного святилища, от этих камней, странных ладоней. Но он чувствовал, что отвечает за эту, навязанную ветром, путешественницу. Подскочив к ней, рванул вверх за руку. Девушка сопротивлялась вначале. Вырывалась, не хотела уходить.

А потом перестала противиться. Открыла глаза и поплелась за проводником. Они едва нашли свою тропу. Казалось, что с тех пор, как они свернули в сторону, прошло не меньше недели. Но светило все еще гуляло по небосклону, не собираясь на покой, тени бежали впереди своих хозяев, и до вечера было еще очень далеко.

Солнце палило нещадно, ветер не разгонял жару, а напротив, только сушил кожу и больно покалывал. Птицы кружили высоко в поднебесье и казались черными точками. Впрочем, может быть это и были черные точки, мельтешащие в глазах? Небольшие вулканчики дорожной пыли забивали обувь, делая каждый шаг сродни пытке.

Олаф расстегнул куртку и ослабил ворот рубашки, ткань неприятно прилипала к вспотевшей спине. Но если бы юноше предложили вернуться к помеченному странным знаком ручью, чтобы напиться и искупнуться, он бы послал этого доброжелателя к самому Мракнесущему.

Летта, вероятно, изнывала от жары не меньше. Но послабления в одежде не делала, шагала в наглухо застегнутой рубахе и плаще поверх нее. И только терпеливо вытирала со лба мелкие бисеринки пота. Подвернутые путешественницей штаны давно развернулись и обтрепались снизу. Девушка попросила у проводника нож и безжалостно обрезала их почти по колено, явив свету изящные лодыжки и стройные подтянутые икры.

— Не думаю, что Жизнеродящая обидится, если вы все же снимете свой плащ, — с улыбкой сказал юноша.

— Не думаю, что Жизнеродящую волнует, как именно я одета, — несколько ворчливо отозвалась Летта. — Впрочем, как и Мракнесущего. Они видят только истину в живущих, но не думаю, что к ней относятся портки, платья и прочая одежда.

Легкий запах интереса противоречил тону голоса. Девушка была не против поговорить, это отвлекало от жары и выматывающей дороги.

Олаф зацепился за невзначай возникшую тему:

— А что их волнует?