Попытка к побегу

Школа, которую посещал Джон Рональд Толкин (за обучение платил отец Фрэнсис), давала ему хорошую основу. В подростковом возрасте образовательные предпочтения Джона уже вырисовывались. Филолог стал понятен в нем после того, как, овладев староанглийским языком, он потянулся к немецким учебникам, потом один соученик познакомил его с основами готского языка, подарив словарь. Джону были интересны и греческий, и исландский, он запал на финский, ознакомился с русским. И, как в случае с написанием собственных сказок, он не удовлетворился существованием «чужих» наречий. Взялся за создание искусственных языков. Дети любят собственные шифры, выдумывают новоязы с легкостью, начитавшись приключенческой литературы, и болтают, как сойки, стараясь скрыть от взрослых мелкие тайны, на деле не стоящие дохлой кошки Тома Сойера. Так болтали между собой Калле-сыщик и его друзья у Линдгрен. Так заговорили Джон и его кузина. На вновь созданном языке они писали стихи вроде лимериков, довольно игривые.

Последние летние каникулы запомнились Джону особенно — он ездил в Швейцарию, лазил там по горам. Швейцарские Альпы произвели впечатление столь неизгладимое, что им мы обязаны описанием перехода Гэндальфа с группой товарищей через горный хребет. О, это было опасное путешествие. «Однажды мы отправились в длинный поход с проводниками на ледник Алеч, и там я едва не погиб…» — пишет Джон в своем юношеском дневнике. Швейцария — если кто бывал, знает — вообще такая опасная страна. Там можно и погибнуть, но только если для этого специально спрыгнуть со скал, да и то, наверно, сумеют спасти. Конечно, ему хотелось приключений.

В книжной лавочке Джон разжился открытками на память. На одной из них был изображен белобородый старикан в плаще и широкополой шляпе, беседующий с оленем. Эта открытка навсегда сохранится в архиве писателя, снабженная комментарием: «Так начался Гэндальф». В Швейцарских Альпах или позже Джон увидел своих собственных эльфов — тех самых, что не продавливают снежные сугробы, пробегая по ним?

Свой мир Толкин живописал не только словами. Профессор филологии был еще художником. Убедитесь сами!

Эльфы в окне напротив

В доме миссис Фолкнер, где подростком проживал Джон, жила еще одна сирота — девятнадцатилетняя девушка по имени Эдит. Красавица с глазами цвета маренго. Эдит Мэри Брэтт… Он обратил на нее внимание сразу же — невысокая, черноволосая, тоненькая, легкая. У нее была какая-то особенная походка. Казалось, что она ходит легче других людей, не особенно опираясь на землю. Как если бы бежала по снежному насту, не оставляя следов. Так ходят люди балета — мысленно танцующие онлайн. Как он позже узнал, без танцев не обошлось. Эдит была очень музыкальной девочкой, она мечтала о карьере учительницы музыки или пианистки. Она любила танцевать под аккомпанемент собственного пения. Пока же она жила в этой комнате этажом выше Джона и без конца репетировала на фортепиано. Как и сам Джон, и его братец, она была круглой сиротой. Ей было девятнадцать, ему шестнадцать. Но из-за этой своей бестелесности Эдит выглядела моложе Джона. Впрочем, оба они были далеки от совершеннолетия, поскольку по английским правилам оно наступает в 21 год. Они сразу и всерьез полюбили друг друга. Неужели в таком возрасте можно всерьез говорить о долговечной любви? Но, кажется, Джон оказался человеком твердым. Он сказал «люблю».

Все, от кого зависели судьбы молодых людей, пришли в ярость. Джону шестнадцать! Возраст, в котором думают об учебе, а не о девочках, особенно о девочках-англиканках. Прекрасная душа отца Фрэнсиса Моргана аж передернулась — не в его правилах была конфессиональная терпимость. Опекун мальчика так разошелся, что указал несчастному Ромео на кошелек — в том смысле, что финансирование впредь будет зависеть от концентрации любви. Есть любовь — нет денег на учебу, а значит, нет и будущего. В сущности, судьба мальчишки была полностью в руках опекуна. Отец Фрэнсис наложил строжайшее вето на дальнейшие встречи и даже на переписку двух влюбленных. Джон был хорошим католиком. Он подчинился.

«…Земли покоились в мире и благоденствии, а слава Валинора сияла над всей Ардой, пришла в мир Лучиэнь, единственное дитя Эльвэ и Мелиан», — напишет он через много лет, и это будет первая фраза о возлюбленной. Лишь тот, кто был надолго разлучен с любовью, помнит, как хочется хотя бы строкой прикоснуться к ней. Хоть на бумаге обратиться, назвать по имени. Все, что было написано Толкином про Эдит-Лучиэнь, отличалось преувеличенными эпитетами. Он не мог себе позволить даже случайно встретить ее на улице. Он смотрел на тень на шторах ее окна, не отрываясь.