Попытка словаря. Семидесятые и ранее

Итак, эпизод первый. Осень 1963 (или 1964) года – судить об этом можно исключительно по степени взрослости брата. Это – район Московского университета. С одной стороны, неплохое место для прогулок. С другой стороны, не исключено, что семья отправилась погулять в те места, куда предстояло в очень скором времени переехать из коммуналки на улице Горького, где вырос брат: дом на пересечении Ленинского проспекта и улицы Кравченко (до сих пор это гордое имя значится на лбу непотопляемого 33-го троллейбуса), возможно, уже строился. Из недавно обнаруженных мною писем папы и бабушки в роддом маме я заключил, что как раз перед выпиской новорожденного младенца, то есть меня, папа лихорадочно доделывал ремонт в новой квартире. А это было уже лето 1965 года. В стране как раз наступала брежневская эпоха, и за пару месяцев до моего рождения Леонид Ильич объявил 9 мая всенародным праздником и выходным днем. Один раз упомянул в речи товарища Сталина и сорвал аплодисменты. В течение всего периода его правления (практически вплоть до последней папиной пленки) его режим держался на мифологии и пафосе Победы.

Впрочем, к делу это не относится: фигурка в красном пальто, под цвет осенней листвы, – это мама. Переход через Ленинский – виден кусок универмага «Москва». Он был построен весной 1963 года и считался в то время настоящей достопримечательностью – новые формы обслуживания, продавщицы в фирменной одежде, характерные эскизные линии шестидесятнических манекенов и проч. Это дом № 54 – прямая дорога от Университета. Наш будущий дом, по той же стороне в сторону области – в современной нумерации № 90/2. На нем заканчивалась типовая застройка старого, начала 1960-х, Ленинского проспекта. Дальше вниз, к области, начиналась (во времени и пространстве) эпоха панельного строительства. Наша трехкомнатная крепкая советская, как и семья, квартира: маленький коридор, направо удобства и кухня, напротив входа отдельная комната – бабушкина, налево – проходная комната и самая дальняя – наша с братом. Но тогда этот дом, наверное, только строился.

Кстати, лето 1963-го – это еще и съемки фильма «Я шагаю по Москве» с песней Геннадия Шпаликова. Очень точно передан дух времени – свидетельствую своим предродовым шестым чувством. Этот фильм был закончен осенью. Разумеется, сцены летнего дождя (с Галиной Польских) снимались летом. Георгий Данелия, режиссер фильма «Я шагаю по Москве», отнюдь не лакировщик действительности. Он ее, этой действительности, выразитель, яркий, тонкий, адекватный. Она, эта самая действительность, чем-то похожа на наше время: тут и стабильность в некотором смысле, герои ищут себя, но в абсолютно понятной системе координат, как если бы это было окончание первого десятилетия «нулевых». Не нужно заботиться о привходящих обстоятельствах, не надо бороться за демократию – условия игры определены заранее гениальным сценаристом (который страдал алкоголизмом и, будучи востребованным, умер от невостребованности) Геннадием Шпаликовым. «Бывает все на свете хорошо» – ровно так, как было почти полвека назад, когда ломались устои, когда все было возможно, когда было достаточно «развернуть парус» непонятно с кем, чтобы получить адекватный задаче результат.

Наша эпоха отвечает «Я шагаю по Москве» фильмом «Индиго», в котором молодым людям доступно все – перевоплощения, реинкарнации, нешуточное могущество, – но за определенную плату. Беби-бумерам Данелии ни за что платить не надо: они самодостаточны, их правота – правота молодости попавших под дождь – не нуждается в доказательствах. Она безусловна, безукоризненна, неопровергаема (что, заметим, происходит в условиях тоталитарного режима, повернутого на марксистских формулах и только-только избавившегося от языческого поклонения тирану).

Но откуда эта наша зажатость, наша приверженность рамке, заданной искусством постмодерна, и эта, противостоящая нашей эпохе, невероятная свобода, раскованность, бесшабашная прелесть 1963-го?

Пусть нам сейчас рассказывают о трудностях выхода фильма на экраны и мы знаем, что было в 1963-м и после него, об октябре 1964-го, об августе 1968-го…

Но откуда это чувство свободы с его метафорой летнего дождя, хотя после XX съезда прошло уже семь лет, откуда эта раскованность шестидесятничества, еще даже не наглотавшегося застойной ряски брежневской эпохи, откуда эти наивные, но такие обаятельные надежды? Ровно то, чего не хватает нам сейчас, сегодня. Откуда это шестое чувство, ощущение 63-го, которое тогда позволяло назвать эпоху «оттепелью», а сейчас не позволяет назвать ее тем же именем, потому что язык не поворачивается?

После «Я шагаю по Москве» советский режим просуществовал более четверти века. И честное слово, не было лучшего манифеста стабильности, отнюдь не заказанного властями, но выразившего суть времени (без войны и с элементами общества потребления), чем этот фильм. Он был оправданием советской власти, той самой, но с человеческим лицом.