Пора по домам, ребята

И вот будто вымело мужиков-сибиряков с берегов Поймы, Бирюсы, Ангары, Енисея и Байкала. Остались в тайге одни бабы, бородатые старики, помнящие еще батюшку царя и японскую войну, дети. Да поляки. Их, хотя они были молодыми, здоровыми и способными носить оружие, на войну не брали. Он спрашивал отца: «Почему, батя?» — «Политика, сынок». — «А что будет с нами, с Польшей?» — «Поживем — увидим. А Польша будет. Должна быть. Раньше или позже, запомни это», — неизменно, с непоколебимой уверенностью отвечал отец… В сентябре 1941 года его и еще нескольких поляков вызвали к председателю поселка. Тот показал им «Правду» с напечатанной информацией о подписании соглашения между генералом Сикорским и Сталиным. «Запоздала немного газета, но зато вместе с ней пришла инструкция, что вы можете идти в польскую армию. Если все пойдет хорошо — будем союзниками и вместе двинемся на Берлин…» Ну и пошел отец искать ту польскую армию. А вместе с ним и еще несколько поляков. «Другого пути, сынок, в Польшу нет. Прости, что оставляю тебя одного. Среди людей — не пропадешь. А как только представится возможность, сразу же тебя заберу». — «Батя, я тоже хочу в польскую армию». — «Война ведь, сынок, ты еще совсем молоденький, жаль тебя. Жди здесь. Напишу. И помни, что ты поляк. А если что со мной случится, то знаешь, откуда ты родом». — «Знаю, батя. Будь спокоен, до Польши я дойду…»

Короткое письмо, первое и последнее, пришло от отца летом 1942 года. Из него Сташек понял, что отец в польской армии где-то на юге СССР, поскольку упоминал в нем о верблюдах, пустыне и тюбетейках, — вот и все. Нет, не все. Вскоре после этого Сташек прочитал в газетах, что польское правительство генерала Сикорского в Лондоне нарушило заключенное с Советским Союзом союзническое соглашение и, вместо того чтобы отправить польские части на фронт, вывело их в Иран. А тогда как раз шла битва за Сталинград. А до этого была Москва, был также осажденный Ленинград. Он потерял мать, затерялся след отца, и Сташеку Родаку некого было ждать на берегу Поймы. И он решил сам искать дорогу в Польшу…

«Интересно, когда нас распустят по домам?» — «А я не спешу. Мне ехать некуда». Это сказал Браун, тот самый, из Силезии. Немцы уничтожили в концлагере всю его семью.

«Ты не один, Родак. Таких, как ты, бездомных, которым некуда возвращаться с войны, в Польше много, даже очень много. А может, твой отец жив? Надо будет еще раз, как советовал капитан Затора, попробовать разыскать его через Красный Крест…»

Солнце уже почти зашло. Красная, чуть ли не бордовая полоска неба, которая, казалось, сливалась с морем, предвещала ветер. С моря тянуло влагой и прохладой. Тяжелые пенистые волны с шумом ударялись о берег. Родак очнулся от забытья. Надо возвращаться. Скоро совещание, а потом вечерняя поверка. Интересно, какую задачу поставят его взводу? Наверняка придется засыпать окопы или собирать с полей груды искореженного металла.

Аллея парка привела его к могиле Ковальчика. Березовый крест. Табличка. Могила обложена по бокам красной черепицей и укреплена дерном, чтобы не осыпался песок. Положенные девчатами цветы уже увяли. Он обернулся и увидел Клару. Она стояла неподалеку, прислонившись к стволу старого каштана. Голубое платье, черный плащик, распущенные седые волосы. Он боялся шевельнуться, чтобы не спугнуть ее. Стоял и смотрел. И она смотрела на него. Она была красивая. Еще вчера он рассмотрел ее вблизи. Невысокая, стройная, тоненькая, нежные черты лица, красиво очерченный рот, белые зубы, черные брови. И большие, темные, как бы затуманенные, ничего не замечающие, испуганные, дивные глаза. Такими они были в первый день, когда ее нашли блуждающей по дворцу. Такими они были и вчера, когда Талярскому пришла в голову эта идиотская затея с допросом. Но сегодня — к удивлению и радости Родака — эти черные, горящие глаза седоволосой девушки смотрели на него совершенно осознанно. Она не убегала от него. И он решился.

— Добрый вечер, Клара.

Ему показалось, а может, и в самом деле — ее губы дрогнули, будто она хотела что-то сказать. Но она тотчас же повернулась к нему спиной и медленно направилась к морю.

Ему хотелось догнать ее, объяснить, чтобы она его не боялась, чтобы возвращалась во дворец — ведь она босая, а к вечеру похолодало, и земля мокрая. Но он понял, что может только испортить все дело, как вчера этот Талярский…