Пора убивать

— Мистер Хейли не заслуживает смертной казни. Другое дело те двое, что надругались над его дочерью.

— Понятно. Только как вы определяете, кто заслуживает смерти, а кто — нет?

— Это совсем нетрудно. Вы смотрите на преступника и на содеянное им. Если торговец наркотиками стреляет в офицера полиции и убивает его, он идет в газовую камеру. Если это подонок, который насилует трехлетнюю девочку, а потом топит ее, опуская ее голову в лужу с грязной водой, а в довершение всего сбрасывает ее тело с моста, — тогда вы смело забираете его жизнь, и слава Богу. Если сбежавший из тюрьмы заключенный врывается ночью на ферму и, перед тем как сжечь ее вместе с пожилой супружеской парой, издевается и глумится над стариками, вы усаживаете его на стул, пристегиваете ремнями его руки и ноги, опутываете проводами, молитесь за его душу и включаете рубильник. А если перед вами двое накачавшихся наркотиками ублюдков, которые по очереди насиловали десятилетнего ребенка, били его ногами, обутыми в ковбойские сапоги, так, что в нескольких местах сломали малышке челюсть, — вы со спокойной душой, радуясь и ликуя, вознося хвалу небу, захлопываете за ними дверь газовой камеры и, глядя в стеклянное окошко, наблюдаете за их последними судорогами. Это очень просто.

— Это варварство.

— Варварство — это их преступления. Смерть — слишком милостивое для них наказание. Слишком мягкое.

— А если мистера Хейли признают виновным и осудят на смерть?

— Если это произойдет, то последующие десять лет я проведу в яростной борьбе за то, чтобы, используя все законные способы, спасти ему жизнь. И когда его все-таки отправят в газовую камеру, я уверен, что мы вместе с вами выйдем под стены тюрьмы, а к нам еще присоединятся священники и сотни других людей, у которых живые, человеческие души, и мы будем петь гимны, держать в руках зажженные свечи и молиться за него. А потом я встану у его могилы, вырытой подле церкви, рядом с его вдовой и детьми и скажу себе, что лучше бы мне было никогда в жизни не встречать этого человека.

— Вам приходилось когда-нибудь присутствовать при исполнении приговора?

— Не припомню такого.

— Я видела это дважды. Вам хватило бы и раза, чтобы изменить свое мнение.

— Возможно. Но я этого не увижу.

— Это жуткое зрелище.

— А семьи жертв преступника тоже присутствовали?

— Да, в обоих случаях.

— А они испытывали ужас? А они изменяли свое мнение? Нет. Они благодарили Бога, что их кошмары закончились.

— Вы меня удивляете.

— А я вечно не понимаю таких, как вы. Почему вы с таким рвением защищаете тех, кто своими руками сделал все, чтобы заслужить себе смерть, положенную к тому же и по закону?

— По какому закону? В Массачусетсе такого закона нет.

— Бросьте! Вы были единственным штатом, принявшим такую поправку под нажимом Макговерна в семьдесят втором. А все прежние годы ваши жители шли нога в ногу со всей страной.

Забытые чизбургеры остывали на тарелках, голоса споривших становились все громче. Посмотрев по сторонам, Джейк заметил, что кое-кто из посетителей начинает обращать на них внимание. Улыбнувшись, Эллен подцепила пальцем колечко лука.

— А что вы думаете о Национальной ассоциации юристов? — спросила она, положив колечко в рот.

— Я думаю, вы повсюду таскаете с собой ее членскую карточку.

— Вы правы.

— Тогда можете считать себя уволенной.

— Я вступила в нее, когда мне было еще шестнадцать.

— А чего же так поздно? Наверное, последней из вашего скаутского отряда?

— Есть ли у вас хоть какое-то уважение к «Биллю о правах»?

— Я его обожаю. И терпеть не могу, когда судьи начинают интерпретировать его. Ешьте.

В полном молчании они закончили еду, внимательно следя друг за другом. Джейк заказал кофе и еще два порошка.

— Так каким же образом собираемся мы выиграть это дело? — спросила Эллен.

— Мы?

— Я работаю у вас или нет?

— Работаете. Только не забывайте, что я — ваш босс, а вы — моя подчиненная.

— Само собой, босс. И какая у вас стратегия?

— А что предприняли бы вы?

— Ну, насколько мне известно, наш клиент тщательно спланировал убийство и совершенно хладнокровно застрелил их на шестой день после случая с его дочерью. Выходит, он полностью отдавал себе отчет в том, что делал.

— Именно так.

— Так что защищаться нам нечем, мы должны стоять на том, что он заслуживает пожизненного заключения, и тем самым попытаться избежать газовой камеры.

— Да, вы настоящий борец.

— Я шучу. Единственный способ защиты — признание его невменяемым. А доказать это, похоже, невозможно.

— Вы слышали что-нибудь о «правиле М. Нотена»?

— Да. У нас есть психиатр?

— Нечто вроде. Он заявит все, что нам потребуется, если, конечно, он будет трезвым в суде. Одной из ваших самых сложных задач на тот период, что вы станете со мной работать, будет проследить за тем, чтобы наш психиатр явился в суд трезвым. Это совсем непросто, поверьте мне.

— Непредвиденные ситуации в зале суда меня только радуют.

— Хорошо, Ро-арк, возьмите ручку. Вот вам салфетка. Сейчас ваш босс продиктует вам свои инструкции.

Она приготовилась записывать.