Порочный

– Я тебе сейчас мозги по стенке размажу, гаденыш! – я спрыгиваю с качели, хватаю первый попавшийся под руку камень и кидаю в мальца.

Мальчугану повезло, он успел увернуться. Через секунду у него только пятки сверкали. Убегая, он успел крикнуть:

– Все так говорят, а ты купи слона!

У-у-у, какой бесячий! Так и хочется шею свернуть. Пусть только попадется еще раз – ад потом раем покажется.

Сажусь на скамейку у дерева. Притрагиваюсь ладонью ко лбу. Может, жар? Нет, лоб холодный. Почему мне тогда так хреново?

Внезапно я вижу вдали знакомый мне силуэт. Присматриваюсь. Снова эта беловолосая девчонка Ева. Судя по ее спокойному передвижению, она меня не заметила.

Я, конечно, мог бы догнать ее. Заломить руки, швырнуть на землю, сорвать одежду. Затем раскаленным углем поставить автограф на ее теле. А где бы я взял раскаленный уголь? Неважно. Важно то, что она испытала бы боль. То, что я довел бы ее до слез. То, что страх этой девчонки ко мне стал бы сильнее и лютее прежнего.

Но я не хочу. Мне лень. Или не лень? Может, я просто не хочу больше причинять ей адские муки? Нет, бред. Как можно не хотеть этого?

Тем временем силуэт уже скрылся за горизонтом.

Надоела мне улица. Иду домой.

* * *

– Ба, давай жрать, – ритмично стучу я вилкой по столу.

– Сейчас, Пашунь, минуточку. Борщ почти подогрелся, – бабушка хлопочет у плиты. – Слушай, Солнышко, я в аптеку забежала сегодня, купила тебе таблеточки специальные. От нервов они. Выпьешь одну, сразу легче станет. Сейчас покажу тебе!

– Я не понял, баб. Ты меня психом считаешь, что ли? – я швыряю вилку на стол.

– Нет, что ты! «Психом», сказал тоже! – нервно засмеялась она. – Я на всякий случай ведь, ну мало ли. И у здоровых людей нервы шалят.

– Вот тебе надо, ты и пей, – рычу на нее я.

Бабушка замолкает. Я тоже. В течение всей трапезы никто из нас не проронил ни слова.

Опустошив тарелку, я оставляю ее на столе и иду в свою комнату.

Ложусь на кровать лицом к стенке. Какое странное состояние. Я бы даже сказал – противное. На душе так тяжело, будто туда поместили камень. Булыжник.

Лежу молча. Чувствую, как бьется сердце в груди. Тук-тук-тук.

Я не знаю, сколько могу так лежать. Однажды я лег так же в одиннадцать утра, а когда встал, чтобы посмотреть время, было уже пять вечера. И ведь я не спал. За все это время я не сомкнул ни одного глаза!

С каждой минутой все больше пропадает желание жить. По шкале от одного до десяти – это желание стоит сейчас где-то на единице. Но скоро, мне кажется, оно вообще уйдет в минус.

Глава 23

Тимур

Прошел уже час, но ни одна моя попытка заснуть не увенчалась успехом. Все это время моя бренная голова наполнялась событиями прошлого, плохими и хорошими. Не давая уснуть, они назойливо вылезали из глубины памяти.

Тускло светил ночник, создавая мрачные тени.

Все мои непрошеные воспоминания касались одного – детства. А именно – того периода детства, когда я не знал, что значит прятаться по закоулкам, избегая всевозможных встреч с тогда еще лучшим другом. Когда я не знал, что может сделать мне человек, который когда-то был всем. Когда я не знал, что в мире бывает столько зверства и насилия.

Осознав, что заснуть получится не скоро, я начал все глубже копаться в памяти.

Помню, как в садике мне нравилась одна девочка. Она была очень авторитетной особой в нашей группе и нравилась не только мне. Она постоянно сидела в окружении своих подружек и на всех мальчишек смотрела сверху вниз. Мол, девочки – богини, а если уж тебе не повезло родиться мальчиком, то ты жалкий мусор, отброс общества, ничтожество.

Она всегда ходила в платьях, носила красный бант на макушке, красила ногти розовым. Другими словами, эта девочка сильно выделялась из остальных.

Я смотрел на нее завороженными глазами, мысленно представляя ее в роли еще одного своего лучшего друга.

В один день я решился на отчаянный шаг. Я принес в садик своего самого любимого солдатика, подошел к этой девочке и вручил ей со словами:

– Алиса, это тебе. Ты такая красивая, давай дружить!

В ответ она лишь раздраженно фыркнула и отбросила мою игрушку в сторону.

– Делать мне больше нечего, как с такими как ты общаться! – грубо сообщила мне она.

Можно сказать, эта была моя первая неразделенная любовь. И ладно бы, если история на этом закончилась, но нет, далее следовало продолжение. После ее обидной фразы я подобрал с пола солдатика и со слезами залез на лошадку-качалку. Под скрипящие раскачивания я, шмыгая носом, тихо плакал. Затем ко мне подошел Паша (да, он тоже ходил со мной в садик) и начал спрашивать, что у меня случилось. Я ему все рассказал. Слово в слово. Паша лишь сердито нахмурился, а потом подошел к Алисе и начал что-то шептать ей на ухо. Лицо красавицы вытянулось, побледнело. Затем она молча встала и ушла в другой конец комнаты. После этого она меня всячески игнорировала, избегала зрительного контакта. Однажды я спросил у Паши, что же такое он ей все-таки прошептал в тот день? Он ответил мне так: