Порочный круг

Хансен, высокий стройный мужчина лет пятидесяти, с пронизывающим взглядом серых глаз и редкими светлыми волосами, производил впечатление человека мягкого и сдержанного, пока не оказывался в зале суда. Посвященным было хорошо известно, что этот человек с прекрасно поставленным голосом и вежливыми манерами может уничтожить любого свидетеля неопровержимыми доводами и громовыми обличениями. Ему не раз говорили, что сцена много потеряла, лишившись такого актера, как он, но Говард неизменно отвечал, что профессия адвоката принесла ему не только состояние, но и умение распоряжаться деньгами.

У Говарда Хансена почти не было обычных человеческих слабостей, по крайней мере до того, как он познакомился с Глорией, молодой англичанкой, вдовой бывшего клиента. Хансен, сам недавно потерявший жену, отправился в Европу, чтобы развеять тоску. Там и произошла знаменательная встреча. Новые знакомые обнаружили, что между ними немало общего.

Узнав Глорию получше, Говард понял, что она не только способна, но и с радостью готова удовлетворить все его тайные сексуальные фантазии, причем куда лучше и искуснее так называемых девушек по вызову. С тех пор ему не приходилось тратиться на шлюх. Благодаря Глории он познал наслаждение от группового секса и оргий в Лондоне, Риме и Гамбурге. Мало того, она сумела даже кое-чему его научить! Попав в общество людей, не признававших запретов и ограничений морали, Говард с упоением предался новой жизни. Наблюдая за Глорией, он искренне удивлялся, почему она не применит свои таланты в той области, где поистине прославится, став высокооплачиваемой куртизанкой, но та, смеясь, пояснила, что предпочитает скрываться за маской респектабельности и анонимности.

Говард привез Глорию с собой в Калифорнию: она заявила, что Лондон ей до чертиков надоел. Никто из них не был готов связать себя узами брака, поэтому Глория получила должность в конторе Хансена, что дало ей предлог постоянно находиться при нем. Оба прекрасно понимали и почти ничего не таили друг от друга, так что были вполне довольны своими отношениями и негласной договоренностью.

Выйдя от Циммера, Глория вернулась в роскошно обставленный кабинет Хансена и, не задавая вопросов, смешала два мартини. Очень сухих. Хансен вопросительно поднял бровь, но не обронил ни слова, выжидая, пока Глория выскажет все, что у нее на уме.

Глория поставила стаканы на столик и разлеглась на диване, занимавшем всю стену. Каждое движение было вызывающим, по-кошачьи соблазнительным, но Говард понимал, что в этот момент она вовсе не думала ни о чем подобном, просто так долго разыгрывала роль роковой женщины, что успела с ней сжиться.

— Я оставила последний номер «Стад»[3]

на столе Дэвида. Там во весь разворот снимок его подстилки.

С Говардом Глория могла быть собой, естественной, резкой и несдержанной на язык, и он был рад этому.

— А я считал, что она перешла в разряд его бывших подружек, благодаря тебе, конечно. Или, лучше сказать, нам обоим.

— Гови, ты прекрасно знаешь, что он еще не остыл. Иначе отчего так взбесился, обнаружив Арчера в ее постельке? Визжал и вопил, словно она его законная супруга!

— Ясно, ты не ожидала, что он так расстроится. Рассчитывала, что он выйдет из себя ровно настолько, чтобы понять: ночью все кошки серы, а потом постарается отплатить Ив той же монетой. Неужели это имеет какое-то значение? Что ты так волнуешься?

Глория, сверкнув глазами, села.

— Разумеется имеет, беби! Я должна быть абсолютно уверена, что надежно заарканила мужика, с которым хочу переспать! Дэвид по-прежнему ускользает от меня, и пока он ревнует Ив, ничего тут не поделаешь. Поэтому мне хочется знать, как он среагирует на фото.

— У нее изумительное тело. Жаль, что она не слишком сговорчива, иначе я не удержался бы от соблазна отведать ее прелестей.

— Каким образом, беби, участвуя лично или наблюдая? — ехидно обронила Глория, но тут же нетерпеливо отмахнулась: — А, не важно. Несмотря на свою работу в таком гадюшнике, как телестудия, Ив Мейсон чересчур наивна, чтобы удержать мужчину вроде Дэвида. Меня просто тошнит при воспоминании о том, как она умоляла его выслушать ее, понять! В толк не возьму, почему Дэвид все еще хочет ее!

— Наверное, в ней есть нечто такое, что ты не в состоянии распознать, киска? Что, если она ублажает его эго? И потом, ты ведь сама предположила как-то, что он попросту влюблен в нее.

— Нет, ты прав, она действительно льстит его самолюбию. Дэвид не пылает к ней страстью. Не такой он человек. Думаю, он еще не повзрослел по-настоящему, а когда войдет в возраст, станет тверже стали. Неумолимым, жестким, беспощадным. Совсем как ты, Гови. И как я. Но так или иначе, а мне вовсе не хочется соперничать с призраком дражайшей Ив.

— С трудом представляю, что тебе придется так унизиться, Глори, — сухо заметил Говард, поднося к губам стакан. — Вряд ли на свете найдется мужчина, способный перед тобой устоять. Не пойму только, зачем тебе понадобился Дэвид? Подожди, пока, как ты выражаешься, он повзрослеет, и тогда вонзай в него свои коготки.