Порог дома твоего

Не остановившись, лазутчик побежал еще быстрее. Глубокий снег словно был ему нипочем. Вобрав голову в плечи, он оглядывал местность, очевидно высматривая для себя надежное укрытие.

— Стой, стрелять буду! — еще раз бросил ему вдогонку пограничник, вскидывая автомат.

Подбежав к копне, которую только что миновал бандит, Завидов припал на колено и, прислонясь щекой к холодному, заиндевевшему прикладу, нажал на спуск. Хлестнула резкая, короткая очередь, фигура, только что мелькавшая перед мушкой, словно оцепенела, потом вдруг выпрямилась, качнулась из стороны в сторону и начала оседать.

Бандиты услышали выстрелы, бросились было на выручку, но сделали лишь несколько шагов. Страх за собственную шкуру взял верх, и они повернули обратно, снова скрылись из глаз. Кусты опять закачались и затрещали, мучнистой белой пылью заклубился сбиваемый с веток снег. Хруст твердого, глубоко промерзшего снега перемещался на восток, то есть в наш тыл. Доносились обрывки каких-то фраз, полных лютой злобы.

Завидов еще поднажал, и тогда голоса стали ближе, слышнее. Что же, это уже хорошо, дистанция сокращается. Еще немного усилий, и у него появится возможность вести прицельный огонь. А пока он нет-нет да и строчил по разбросанным впереди кустам, вынуждая нарушителей все чаще залегать в снегу и терять темп.

То там, то тут сверкали вспышки ответных выстрелов, по сторонам и над головой в опасном соседстве взвизгивали пули. Лазутчикам хотелось как можно скорее избавиться от своего настойчивого преследователя. Ведь скрыться в тылу не удастся, если хоть один солдат будет идти по пятам.

Рассвело, уже скоро взойдет и солнце — полоска неба над горизонтом заметно посветлела. Сколько же он пробежал километров? В каком направлении действует сейчас поисковая группа? Товарищи должны находиться где-то совсем рядом. Не позади, нет, в таком случае они бы уже подоспели. Скорее всего, пошли наперехват, старший лейтенант применять этот маневр любит и умеет. А без хитрости с таким количеством нарушителей не справишься. Как хорошо получилось бы, если бы именно сейчас он подоспел со своей группой. Все, что было в силах Завидова, он сделал: придержал лазутчиков, выиграл время.

Пробравшись сквозь густой, заснеженный кустарник, осыпавший его колючей пылью, Завидов перебежал к старому, одиноко растущему дубу. Укрылся за его толстенным стволом, и тут же грохнул выстрел. Большой кусок коры, отсеченный пулей, шмякнулся у самых ног.

Выстрелив, лазутчик высунул голову из куста, проверяя, что с пограничником. Этого мгновения Завидову было достаточно, чтобы успеть хорошо прицелиться и не промахнуться.

Что же требовалось от него теперь? Пожалуй, только одно: метким огнем все время прижимать лазутчиков к земле, срывать их перебежки, не давать им оторваться и уйти в тыл. Силы для этого у него еще есть. Часа четыре длится уже погоня, а он не только догнал, но и подобрался так близко, что может вести прицельный огонь.

Лазутчики от сознания своей неудачи зверели все больше. Не появись этот преследователь, они были бы уже далеко от границы. Осечка только из-за него вышла. Мстительная злоба все нарастала. Потеряв надежду оторваться от пограничника, они начали охоту за ним, затаиваясь то в кустах, то в копнах заготовленного впрок сена, то за стволами кряжистых дубов. Ефрейтор мог теперь делать лишь самые короткие и быстрые перебежки. Упав в снег, он мгновенно откатывался в сторону и снова целился и стрелял. Но задерживаться на одном месте долго было нельзя — могли окружить. Еще один рывок, еще одна перебежка. И тут ствол карабина, уставившийся в него из-за дерева, слегка вздрогнул…

Ослепляюще ярко сверкнуло пламя, и Завидову показалось, что именно оно обожгло грудь…

Алешин с солдатами действительно обошел банду с тыла и флангов и прочно замкнул вокруг нее кольцо. Дружно и дробно застучали пограничные автоматы. Они строчили неистово, буквально захлебываясь свинцом, будто знали, кому и за кого мстят.

3

В то январское утро Завидов не вернулся на заставу, чтобы доложить о своем поединке с вражескими лазутчиками, а затем почистить и поставить в пирамиду автомат, заправить койку, смерить и записать температуру — фельдшер распорядился делать это регулярно — и, быть может, в который раз перечитать хранившееся под подушкой письмо.

Да, он не вернулся. Но с того далекого теперь утра все время так и кажется, будто ефрейтор Александр Завидов продолжает служить на заставе. Здесь можно увидеть и его койку, идеально заправленную, как это всегда делал хозяин, и автомат, тщательно почищенный и смазанный. Каждые сутки на боевом расчете звучит его имя, будто в строю вместе со своими боевыми товарищами стоит и Завидов.

У героя жизнь продолжается и после его подвига. Герой жив в благодарной памяти тех, кто приходит ему на смену, незримо ходит с ними в дозоры, поднимается среди ночи по тревоге, преследует лазутчиков… Год сменяется годом, десятилетие — десятилетием, но герой ни на один час не покидает своего поста. Он — вечный часовой.