Порог тридцатилетия. Новогодняя история (СИ)

- Аа... Евгений Сергеич... Идиот, отпусти меня! - бормотала Катя - Отпустиии, урооод! - на крик не было сил. Он хватал ее губы своим ртом, почти кусал, шипел "тише-тише!.. я же видел, ты хотела, смотрела, хотела меня..." Навалился всем телом. Завозился со своими штанами. Сильно и больно расшвырял коленями ее ноги в стороны. Она била его по спине ватными кулачками. С беспомощной ненавистью. Уворачивала лицо от этих липких губ...

И тут ее вырвало. Прямо в его пыхтящую морду.

- Сука! - отскочил Евгений Сергеевич.

- Тошнотворный урод - прошептала Катя...

Пошатываясь, она приплелась в десятую палату. Дед храпел, а лысый мужик сидел на своей кровати, свесив голову и даже не удивившись Кате. На кровати Элвиса по-прежнему валялась его одежда: он так и не пришел - наверное, нашел себе собутыльников. Катя сняла с его кровати полотенце и заведенными механическими движениями стала тереть свою мокрую, только из-под крана, голову. Затем она взяла со стула свое пальто, не спеша надела его, тщательно застегнулась на все пуговицы, проверила пустые карманы, прислонилась спиной к стене... И вдруг сползла на пол и разрыдалась. Лысый очнулся, заволновался:

- Что с вами, девушка? Почему вы так плачете? - он присел перед Катей на корточки, взял обе ее руки в свои ладони. Ладони были мягкие, теплые - родные какие-то ладони. Захотелось прижаться к этому лысому смешному челу в казенном халате с пропечатанным номером больничного отделения на подоле. Так же, как в детстве она прижималась к маме, когда ее обижали. Ничего не отвечая, Катя рухнула ему на грудь, уткнулась лицом в лацканы халата, пахнущие дешевым порошком, и вдруг зачастила:

- Он... он хотел меня изнасиловать... гад!... просто я опьянела... вот он и полез... - всхлипывала Катя - У меня сегодня всё не так, понимаете?.. я с парнем своим поссорилась, потом человека чуть не убила, потом напилась...

Лысый бережно обнимал девушку, прижимал ее голову к себе, гладил по влажным волосам и ничего не говорил. Скукоженная, лохматая, отнюдь не духами пахнущая, вздрагивающая - Катя наплакала изрядную лужу у него на груди. А он все гладил и гладил, и ничего не говорил. Наконец, она успокоилась и обмякла. Так они и сидели на полу. Не двигаясь и молча.

Храп деда стал звуковой доминантой. Прислушавшись, между заурядным хрюканьем можно было различить изысканные рулады и пощелкивания, почти соловьиные: дед демонстрировал сложный ритмический рисунок. Лысый предложил делать ставки - что произойдет: дед защелкает, начнет пурхать или хрюкнет?

- Сейчас щёлкнет несколько раз, слушай - лысый поднял вверх указательный палец. Дед послушно троекратно прощелкал. Они захихикали.

- А сейчас кааак всхрапнёт - Катя замерла... Дед был безотказен: "всхрап" получился убийственный! Они расхохотались.

- Что-то он слишком крепко спит - удивилась Катя.

- Ему снотворное дали. А теперь, видишь, он и сам стал антидепрессантом. Для тебя.

- Слушай, а у тебя есть телефон, дашь мне позвонить?

- Ага, вот - лысый протянул мобильник Кате. В эту секунду телефон зазвонил. Взглянув на экран, лысый схватил трубку, взволнованно и ласково заговорил:

- Да, родная! Спасибо... И я тебя поздравляю! Ты ведь приедешь ко мне, когда?... Почему?... Ну, почему? Ах, Тэд повезёт... Я очень-очень скучаю, слышишь?!... И очень жду...

Катя смотрела на этого абсолютно незнакомого человека, который стал ей близок и даже в чем-то дорог (не так уж много вокруг нее водится мужчин, умеющих успокоить не хуже родной матери). С ним было спокойно, легко и к тому же весело: они прикалывались над дедом, как школьники... Ему, наверное, сорок, нет, скорее, "под" сорок... Довольно рослый, крепкий, не слишком красивый и абсолютно лысый с глубокой поперечной морщиной на лбу. Какой-то он немного заторможенный, синяк у него под левым глазом - наверное, попал в больницу из-за драки после "распития". Ох, да она и сама - после распития: мутить перестало, но в голове поселился какой-то дятел и долбит по черепу изнутри, бррр...

- Наташа, Наташенька, ты только знай одно: я очень тебя люблю, слышишь?! - лысый отошел в угол палаты, отвернулся от Кати и, согнувшись, проникновенно признавался в любви какой-то неизвестной женщине. "Дура, что не едешь к такому мужику!" - подумала Катя и понуро вышла в коридор.

Она стала искать выход, но почему-то натыкалась на таблички и надписи на дверях "выхода нет". Выхода нет... Какое поганое чувство, когда в жизни нет выхода. Что только не делает с людьми избирательное восприятие! Вот и Катя теперь "избрала" себе жизненный тупик. Потому что, неизвестно по какой причине, она уже не слишком хотела замуж за Ивана и совсем не хотела отказываться от мечты побывать в экспедиции на Шпицбергене. И уж абсолютно не хотела того, чего очень хотела от нее мама: бросить ее любимую арктическую орнитологию и идти работать к маме под крыло в ее сытный и бессмысленный институт. А что она хотела - она не знала, как подросток, а ведь тридцать лет на носу. Наверное, это кризис... Неужели - уже среднего возраста?! Вот дожила - старушенция!