Пороги

— Будущее темно, — ответил Толбин и тоже улыбнулся. Его приветливая улыбка вспыхивала и пропадала мгновенно, как мигающий световой сигнал. Что-то было в ней завораживающее, и все же Нешатов наблюдал ее с неприязнью. В этом быстром обмене улыбками и выражениями лиц он почуял намек на что-то ему неизвестное и потому неприятное.

— Очень рад, — сказал он, чтобы не молчать. На самом деле он не был рад, напротив, ему хотелось бежать отсюда, лучше всего на улицу, где так непосредственно и просто сияло дерево.

— Но мы помешали вам работать, — заметил Ган. — Прошу продолжать опыт.

— Магда, на место! — шутливо скомандовал Полынин.

Она пожала плечами — два уголка:

— Пожалуйста. Только все равно ничего не выйдет. При свидетелях никогда не выходит.

— Магда, — мягко сказал Ган, — опыт, который не может быть повторен при свидетелях, — не опыт.

— Знаю, — резко ответила она, — это не опыт, и именно потому я не хочу его демонстрировать.

— Я вас прошу, — сказал Ган.

— Как хотите.

Она снова стала лицом к табло. Толбин вернулся к пульту и вздел наушники.

— Опыт восемьсот тридцать пять, — раздельно произнес он. — Внимание! Сигнал.

Секунда, и на световом табло последовательно, волной слева направо, начали вспыхивать оранжевые лампочки. Из них образовался прихотливо изрезанный знак — нечто вроде карлика с бородой и флагом.

— Интеграл, — сказала Магда.

Лампочки погасли.

— Ошибка, — сказал Толбин, — был подан не «интеграл», а «интервал».

— Ну, я так и знала! Опять он глотает концы. С таким диктором невозможно работать.

— А кто поручится, что в жизни вам не встретится диктор, глотающий концы? — спросил Полынин.

— Жизнь — это другое. Мы еще только пробуем. Неотлаженная аппаратура плюс косноязычный диктор…

— Святое косноязычие пророков и поэтов, — как бы про себя заметил Полынин.

— Позвольте продолжать? — спросил Толбин. — Опыт восемьсот тридцать шесть. Внимание! Сигнал.

Снова загорелись оранжевые лампочки. На этот раз узор был похож на слона. Магда заколебалась:

— Выставка? А может быть, вывеска? Нет, он меня сбил, ваш пророк или поэт. Дайте мне нормального человека.

— Не выставка и не вывеска, — сказал Толбин. — Просто выборка.

— Вот опять! — вскрикнула Магда и рывком повернула к ним узкое темное лицо. Длинная прядь волос откуда-то сзади упала ей на глаза. Она с досадой отгребла назад волосы и открыла беленький, даже голубоватый лоб. Стало видно, что ее смуглота — просто загар, что под ним она бледна, голубовата. «Может быть, когда сойдет загар, она будет лучше», — думал Нешатов. Сейчас она была просто нехороша.

Тут отворилась дверь, и вбежал коротенький человек с головой, похожей на свернутого ежа, — тот самый, которого еще в первый приход заприметил Нешатов. Вид у него был свирепый.

— Какого черта, заснули вы, что ли? — крикнул он, но, увидев постороннего, осекся.

— Знакомьтесь: Юрий Иванович Нешатов, — сказал Ган.

Коротыш взглянул на Нешатова с сердитым восторгом:

— Встреча с вами для меня событие. Малых.

Фамилия прозвучала отрывисто, как брань.

— Руслан Сергеевич, — с улыбкой подсказал высокий в углу.

— В тысячный раз прошу меня этой собачьей кличкой не звать. На тысячу первый — стреляю.

— Пророк или поэт в своем жанре, — сказал Полынин.

Магда рассмеялась. Малых сердито к ней повернулся:

— Хихоньки-хахоньки, а работа стоит. Сколько процентов сегодня?

— Еще не подбили. Судя по всему, меньше восьмидесяти.

— Дерьмо, — быстро отозвался Малых.

— Товарищи! — взмолился Ган. — При даме.

— Ничего, я привыкла.

— Прошу прощения, Юрий Иванович, — сказал Ган. — Вы можете о нас подумать бог знает что, там Картузов, тут Малых…

— Ничего, я тоже привык. Только я ничего не понял. Что здесь происходило?

— Магда, может быть, вы как автор работы объясните Юрию Ивановичу, что к чему?

— Вовсе я не автор. Это мы все…

— Скромность девичья, — заметил Полынин.

— Вы не девушка, вот и объясняйте! — огрызнулась Магда.

— Я здесь вообще на птичьих правах.

— А идея унификатора разве не ваша? — ревниво спросил Малых.

— Ну, идея… Идеи, как говорят, носятся в воздухе. Слава богу, вопрос о научном приоритете, такой модный четверть века назад, снят с повестки дня. Научное половодье, информационный взрыв. Никто не успевает читать, все только пишут и часто пишут одно и то же, хотя в разных обозначениях. Творим не мы с вами, творит время. Бессмысленно спорить о том, кто первый сказал «э!».

— Однако… — начал было Толбин, но смолчал.

— Ну вот, а вы спорите, кому рассказывать, — примирительно сказал Ган. — Расскажите вы, Игорь Константинович, как старший и авторитетнейший.

— Выступить в привычной роли главного брехуна? Согласен. Только давайте сядем, я люблю брехать с комфортом.

Все уселись.

— Борис Михайлович! — жалобно воззвал Малых.

— Хотите курить? Бог с вами, курите, разрушайте свое здоровье. О моем я уже не говорю.

Малых закурил, к нему присоединились Полынин с Нешатовым. Ган сокрушенно глядел на голубые облачка дыма. Полынин выпустил дымовое кольцо, проткнул его другим, другое — третьим, перекинул ногу на ногу и заговорил: