Пороги

Лора шла рядом — длинная, тонкая, отвлеченная, волосы как бледное пламя. Коридор поворачивал и ветвился, снова полный людьми. После нескольких поворотов она сказала: «Здесь. Ну, я пошла». И понесла свою удлиненную, изысканную фигуру и равнодушное лицо обратно по коридору. Людской поток словно бы перед ней расступался. Она рассекала его, как весло воду.

На двери была табличка с надписью: «Директор института профессор Панфилов И. В.» Нешатов вошел. Миловидная секретарша с ярко-розовыми ушами, модно и броско одетая, говорила по телефону и на вошедшего внимания не обратила. Разговор шел долго; Нешатов ждал, готовый великодушно простить ее, если она говорит с подругой, и осудить — если с мужчиной. Одни и те же ужимки, похихикиванья были бы естественны в одном случае и отвратительны — в другом. Какое ему до этого дело? В сущности, она ему даже не нравилась. Эти розовые уши с сережками… Нешатов прислушивался к своим невнятным чувствам и дивился: неужели сквозь все мытарства жизни, все отчаяния и разочарования все-таки пробилась эта дурацкая самцовая убежденность, что все женщины — его? Мысли опять побрели в сторону, он увидел в воображении сцепившихся рогами оленей, свирепо борющихся моржей… Тем временем розовоухая секретарша смеялась, повторяла: «Надо же!» (у нее выходило «надыжа!») — и он интенсивно ее ненавидел. Наконец она сказала: «Ты, Лерка, звони», — и он ее простил, после чего она еще говорила минут десять. Окончив беседу, она положила трубку и поглядела на него бездонно-равнодушными глазами:

— Вам что, товарищ?

— Я Нешатов. Директор просил зайти.

(Каждое слово — как порог, который надо преодолеть.)

— Нешатов? Сейчас доложу.

Она скрылась за черной строгой дверью. Нешатов разглядывал телефоны. Их было четыре, один — белый, по которому она говорила со своей Леркой. Он для чего-то взял трубку, она была теплая и пахла духами. Как нарочно, духами Аллы, которые он и тогда-то терпеть не мог, а сейчас, почувствовав знакомый запах, просто содрогнулся спиной и увидел полную белую шею с узлом черных тяжелых волос… Положил трубку.

Секретарша вернулась:

— Иван Владимирович вас ждет.

Делать нечего, он вошел. Кабинет просторный, оборудованный под заседания: длинный стол, крытый зеленым сукном. У дальнего конца этого стола, перпендикулярно к нему, мерцал стеклом и полировкой другой стол, письменный, очень главный. За ним сидел директор института — свежий старик с красным лицом и умными глазами, полускрытыми в сени загнутых бровей. Увидев Нешатова, он начал было вставать из-за стола, но так и не встал, проделав только ряд радушных поползновений и увенчав их рукопожатием.

— Юрий Иванович? Рад познакомиться. Пожалуйста, садитесь.

Нешатов пододвинул стул.

— Ну что вы, зачем стул, садитесь в кресло, — остановил его директор, — эти кресла у нас для почетных гостей.

По бокам стола друг против друга стояли два глубоких кресла, похожие на сторожевых собак. Нешатов, молча злясь, опустился в одно из них, глубоко уйдя в его казенный уют. Для почетных гостей! Какое-то недоразумение…

— Борис Михайлович сообщил мне, что они с Фабрицким хотят привлечь вас к работе в своем отделе. Я со своей стороны в восторге. У нас острая нехватка именно таких кадров — опытных, подкованных, боевых инженеров.

Нешатов слушал с отвращением. «Опытный», «подкованный» да еще «боевой»!

— Постойте, — сказал он, — вас кто-то дезинформировал. Я ведь сильно отстал от науки и не знаю…

— Ничего, — любезнейше осклабился директор, — мы вас запряжем, запряжем… Ознакомитесь с тематикой отдела, выберете себе тему по вкусу. Ведь, что греха таить, отдел Фабрицкого грешит теоретическим уклоном. Много исследований, мало внедрений. Как говорится, «материя исчезла, остались одни уравнения». Я жду от отдела большей практической отдачи. Александр Маркович Фабрицкий — человек увлекающийся, берется за все, но надо захватывать не вширь, а вглубь… Вскрывать пласты, — директор сделал несколько гребущих движений руками.

— Почему вы думаете, что я способен, как вы выражаетесь, «вскрывать пласты»?

— А как же! Ваши авторские свидетельства — они говорят о многом.

— Все эти изобретения давно устарели, с головой перекрыты.

— Сделаете новые! А идеи вам подкинут теоретики — Полынин, Шевчук и другие…

— Иван Владимирович, я очень невысокого мнения о себе, но еще никогда по чужим идеям не работал. Если работал, то по своим собственным.

Панфилов просиял:

— Тем лучше! Именно свежих идей нам и не хватает. Нам уже это ставили в вину. Я очень рад, очень рад…

«Нет, решительно меня здесь принимают за кого-то другого», — подумал Нешатов, и у него заныло сердце. Панфилов продолжал смотреть на него с преувеличенной любезностью:

— Я слышал о вас такие лестные отзывы…

— От кого?

— От многих. В частности, от Анны Кирилловны Дятловой.

— Ну, знаете, ее свидетельство вряд ли стоит принимать всерьез. Она человек восторженный.

— Кстати, кажется, я слышу ее голос, — сказал Панфилов.