Порт-Артур, Воспоминания участников

- Кто будет казнить? - не понял я.

{394} - Да ежели не японцы, так свои, - убежденно ответил он. Крепость-то сдали.

Какая простая и ясная мысль. Крепость сдали - значит следует казнить всех до единого. Иначе и быть не может. Все виноваты, что не исполнили свой долг до конца.

Как мог и как сам понимал, разъяснил я команде, что за сдачу крепости отвечать будет начальство. Мы же исполняем только его приказ и потому нас судить не за что. Говорил, а по их глазам видел, что, хоть и полегчало немного у них на душе, а всё же до совести их не доходят мои рассуждения. Да и у самого-то ощущение позора сдачи было так сильно, что, казалось, всё пропало и жить больше не к чему.

Вернулись к брандеру, затопили катер - не доставайся и ты японцам распрощался с командой, обняв и расцеловав каждого и приказав им идти в Квантунский экипаж, уныло побрел в штаб.

Там уже кончали жечь секретные документы. Я вынул из своего письменного стола хранившийся у меня большой пакет. В нем были выписки из вахтенных журналов и рапорты командиров всех кораблей о бое 28 июля у Шаньдуня, которые, по моей мысли, были собраны штабом на случай, если бы какой-нибудь из них, а с ним и все его документы погиб. Теперь, когда, наверное все вахтенные журналы и документы на кораблях уничтожены, этот пакет казался мне большой исторической ценностью. И мне стало жаль его уничтожать.

Не говоря никому ни слова, приделал я к нему тесемки и спрятал у себя на груди. Так он и пошел со мною в плен, а оттуда вывез его я через год в Россию и сдал в Главный Морской Штаб. А там равнодушно его у меня взяли, не сказав спасибо и даже не просмотрев содержимого. Надеюсь только, что в архив он всё-таки попал.

Адмирал и флаг-капитан Н. Г. Львов с другими высшими чинами флота проследовали в Дальний отдельно. Я же с прочими морскими офицерами в назначенный час явился на сборный пункт в Квантунском экипаже для пешего похода туда же. Какое-то количество ручного багажа было разрешено взять с собою, но у меня, кроме двух {395} смен белья, ничего не было. Большая часть моих вещей ушла на "Диане", где я их оставил еще при переводе моем с крейсера на миноносец "Боевой", другая погибла на "Выносливом". Шел я поэтому в бурковом бушлате и таких же сапогах, сшитых для службы на миноносцах. Сабли, которые были сохранены за офицерами по условию сдачи крепости, у меня не было, и я надел лишь кортик с Анненским крестиком моей первой боевой наградой. Шли мы свободно вольной группой. Лишь один японский офицер с несколькими солдатами и переводчиком служили нам скорее в качестве вожатых, чем караулом. Колонну замыкали несколько японских повозок с багажом. При выходе из Нового города гарнизон Порт-Артура сдавал свои винтовки и вид этого расстрелянного и уже ни к чему негодного оружия, находящегося под охраной японских часовых, больно резанул по сердцу.

Переход в 37 миль до Дальнего был сделан нами в два дневных перехода. На полпути для нас был устроен лагерь из полевых палаток, поставленных на открытом поле. Пронзительный ветер свободно продувал под их незакрепленные полы и они не давали никакого укрытия от стужи. Поэтому все мы предпочли сидеть у импровизированных жаровень, сделанных из галонных банок от выданных нам войсковых галет, ужиная японскими консервами.

Приближалась полночь. Кажется, никто из нас не вспомнил, что это был канун Нового года по ст. стилю.

Вдруг из темноты ночи раздался шум подъезжающих повозок и вышедший в свет костров с фонарем японский переводчик на ломаном русском языке спросил: "Где здеся русские морские офицеры?" Мы откликнулись. "Японские морские офицеры поздравляют русских морских офицеров с их Новым годом и прислали им подарки", низко кланяясь, торжественно объявил он.

Удивленные мы обступили повозки. Обе они были наполнены небольшими бутылочками. Виски, коньяк, всевозможные европейские крепкие напитки быстро разошлись по рукам. Кто-то из старших передал через доставившего их переводчика нашу благодарность за внимание и подарки и повозки скрылись в темноте.

{396} Вино согревало прозябшие тела, но еще теплее стало в наших сердцах. Друзьями, подумавшими о нас, оказались те самые враги, с которыми не на жизнь, а на смерть только что боролись мы весь прошедший год.

К вечеру второго дня мы пришли в Дальний, где соединились с ранее пришедшими туда группами. На дверях бывшей русской гимназии висела курьезная вывеска: "Квартира для плена". Голы были очищенные от всякой мебели помещения школы. Отопление не действовало. Но были хибачи (жаровни) с углями, были мясные консервы, а главное было укрытие от пронизывавшего два дня до костей ветра, и потому было даже уютно.

И так мы в плену. Об этом наглядно говорят расставленные у всех входов и выходов часовые. Выход из дома запрещен, за исключением, как по особому вызову японского начальства.