Порт–Артур. Воспоминания участников.

В начале осени 1903 года, по главной улице гор. Екатеринослава, под военный оркестр, окруженная со всех сторон огромной толпой, шла рота с моим отцом — штабс–капитаном Анатолием Александровичем Топольским во главе. По собственному желанию шел папа на защиту Порт–Артура, в случае войны, о которой сильно поговаривали в Екатеринославе. Кажется, единственный экипаж с мамой и нами, тремя девочками (мне было 10 лет, Леле — 8 и Ларочке — 2 года) следовал рядом с ротой и, казалось, что весь город смотрит только на нас и говорит только о нас.

На вокзале были открыты царские покои и там вся знать города и высшее офицерство провожали папу с шампанским. Под музыку и громовое «ура!» поезд двинулся. И только тогда мы поняли, что уезжает папа, уезжает, быть может, навсегда. Смотря на плачущую маму, заплакали и мы — дети.

Жизнь наша без папы скоро вошла в обычную колею. Я училась во 2–м классе Мариинской женской гимназии, сестра ходила в Детский сад. Мама всегда была занята и, кажется, сильно тосковала. Жили мы в постоянном ожидании папиных писем, и с мечтой, что вот–вот папа напишет, чтобы мы ехали к нему. Письма от папы получались почти ежедневно. Из них мы узнали, что Порт–Артур — крепость; европейская часть — Новый город, только отстраивается, но правительственные учреждения, несколько магазинов, казармы и даже мужская и женская гимназии уже функционируют; что папа был уже в гимназии и ему обещали принять меня без экзаменов в тот же 2–й класс; что папин полк помещен через бухту на т. наз. Тигровом Хвосте, где уже построены и казармы и офицерские квартиры; что много семей офицеров уже приехало, т. к. ни о какой войне и слуху нет. Решено было, что мы выедем, как только меня отпустят на Рождественские каникулы.

С нами должны были ехать еще две девочки: Вера 14 лет, и Варя 9 лет. За ними был прислан человек, но их отец (кажется, инженер Шварц) просил маму взять их с собой во 2–ой класс, т. к. присланный Алексей и наш денщик Казимир поедут 3–м классом.

Дорога была для мамы (с 5 детьми!) и трудной и опасной, но для нас, детей, очень интересной. Не обошлось и без приключений. В Иркутске была пересадка, и нам нужно было ждать около двух суток. Поместились мы в привокзальной гостинице, взявши два номера, один наверху для нас, а другой внизу для Казимира и Алексея. Но маме почему–то показалось, что хозяева и сама гостиница подозрительны, и она решила обоих наших «телохранителей» положить у нас в номере. Ночью мама проснулась и почувствовала ужасный угар. Еле доползла она до форточки, кое–как открыла ее и стала будить Казимира и Алексея. Но они лежали, как мертвые. Бросилась к двери — она оказалась запертой на замок снаружи. В ужасе мама снова бросилась к нашей «защите» и вскоре, благодаря воде и свежему морозному воздуху, привела их в чувство. Стали стучаться в дверь — никого. Пришлось выломать дверь и среди ночи, в ужасный мороз, перекочевать на вокзал и остаться там до прихода поезда. Тяжел был и переезд на санях по замерзшему Байкалу. Как ни были мы закутаны, всё же настолько перемерзли, что не могли сами вылезть из саней и плакали от боли, когда нас отогревали на станции.

Встреча была самая трогательная, не только со стороны папы, но и офицеров и их немногих семейств. В этот день в папиной квартире перебывали почти все офицеры полка, а вечером устроили в нашу честь «бал» в полковом собрании (в одной из казарм). Барышень в полку было только две: Ниночка Биденко и Верочка Скрыль, да и молодых танцующих дам было немного. К моему восторгу и меня посчитали за барышню и уговорили маму позволить и мне остаться до конца вечера. Правда, я выглядела старше своих лет и танцевала хорошо. Никогда, кажется, мне не было так весело, как в этот первый день нашего приезда.

На следующий день папа повез меня в гимназию. Между Тигровым Хвостом (где мы жили) и Новым городом ходил катер через незамерзающую бухту, перевозя туда и обратно и служащих, и рабочих, и учащихся. Гимназия — длинное одноэтажное здание, разделенное на две половины (мужская и женская), находилась в нескольких кварталах от пристани, на свободной, чуть возвышенной площади.

В ней мне всё нравилось: и внимательное и ласковое отношение учителей и наш огромный светлый класс, в котором было всего 6–8 парт и столько же учениц, и широкие свободные коридоры. Папа оставил меня, сказав, что за мной всегда будет приезжать и отвозить меня Казимир (наш денщик). Но не долго я проучилась в так мне понравившейся школе. На третий или четвертый день по моем поступлении я проснулась ночью от ужасного грохота, хотела было встать, но решила, что это гроза, закрыла уши подушкой и снова заснула. Утром мама сказала, что была «учебная тревога» и что папа ночью ушел, позабыв вложить в кобуру револьвер.