Порт-Артурский гамбит: Броненосцы Победы

Письмо мичмана Соймонова

Дорогая, любимая моя Оленька!

Не таким уж и долгим оказался наш океанский поход. Были две погрузки угля в открытом море, были досмотры встретившихся пароходов на предмет военной контрабанды и был океан, почти такой же безграничный и бездонный, как наполнявшее меня все эти дни ощущение океана нерастраченной любви, которое так хотелось донести до тебя, невзирая на все расстояния. Сам я твоими молитвами жив и здоров, но вчера у нас в машине случилась серьезная поломка, и теперь корабль требует срочного ремонта. Механик клянется, что даже в оборудованном порту работа займет не меньше двух недель, и мы уже сутки медленно ползем в Сайгон, где мне прийдется оставить старого товарища Сердитого на попечение нашего старшего механика и экипажа интернированной там же Дианы. Мы же с матросами пока заменим на Баяне тех, кого пришлось отправить с захваченным Баяном еще до Шанхая контрабандистом с военными грузами, которые были сочтены достаточно ценными, чтобы быть отправленными во Владивосток.

Очень-очень жду нашей встречи, чтобы снова затеряться в глубине океана твоих глаз и снова увидеть на нашей грешной земле кусочек настоящей, небесной красоты – самую-самую лучшую девушку на свете!

Из французского Сайгона,

Навеки твой,

В.С.

Владивосток, 30 сентября 1904 года

С самого утра командир броненосного крейсера "Громобой" Дабич был в замечательном настроении – сегодня корабль впервые после двухмесячного ремонта должен был выйти в море, а отряд артурских броненосцев, похоже, окончательно сбежал из-под носа у японцев… Благодушное настроение, казалось, было и у всего крейсера – не особо напрягаясь, он прошел по положенному маршруту и к вечеру благополучно вернулся в порт.

Капитан так и не узнал, что будь его настроение не столь замечательным, и стоило бы случиться той редкой цепочке случайностей, что произошла в реальной жизни… Черезмерно лихой маневр у единственной на все побережье неогороженной банки Клыкова в заливе Посьет закончился бы для 'Громобоя' четырьмя месяцами в сухом доке, а для выкинутого на это время из того же дока и залатанного буквально на живую нитку крейсера "Богатырь" – и вовсе – вступлением в строй уже после войны.

Теперь же чуть не погибший весной на скалах "Богатырь" остался в доке, и рабочие спокойно продолжили укреплять его новое, в основном деревянное, днище. По удивительному совпадению основные работы по корпусу были завершены (едва ли возможное в наше время дело!) 1-го января по новому стилю, как раз в день памяти святого Илии Муромца, у которого нижняя часть тела, как известно, тоже была единственным слабым местом.

Бухта… в Зондском архипелаге

– Заходи, Фёдор Николаевич, рассказывай, – пригласил Вирен в свой салон Иванова, которого встретил ещё у трапа. – У нас ведь информации никакой, боимся в голландские порты заходить. По безлюдным бухтам околачиваемся.

– Если о нас спрашиваете, Роберт Николаевич, то очень неплохо. Около Шанхая потопили "Отову"…

– Ого! Приятная новость, а как всё было?

– Роберт Николаевич, я всё подробно в рапорте написал. Конечно, потом, расскажу за коньячком в красках, – улыбнулся Иванов, – давайте уж сначала с официальщиной закончим, а?

– Конечно, конечно, но неужели рассказать больше не о чем? Как миноносцы наши?

– Четыре, если верить газетам, вернулись в Артур, два интернировались в Чифу. А один… Ну это отдельный разговор. В Сайгоне он остался.

– В Сайгоне??? Да как его туда занесло? Что за миноносец?

– "Сердитый"

– Ай да Александр Васильевич! Всегда считал его незаурядным офицером! Но чтобы так!

– Колчак был тяжело ранен ещё при прорыве. Всё остальное время "Сердитым" командовал мичманец. Соймонов Василий Михайлович. И… Держитесь за кресло – утопил миной японский истребитель.