Портрет

Вы ухватываете мельчайшую деталь — контрастность оттенков, форму ушной мочки, сгиб пальца, единственную неуклюжую фразу, странное употребление слов, и теребите их, пока они не выдадут своих секретов. Но какой секрет прятало мое письмо? Она дразнила, эта неуклюжая фраза, но осталась немой.

Это не было опиской, мой друг, или нескладицей того, кто утратил связь с реальностью, скверная шутка позабывшего даже основы грамматики. Я хотел проверить, приедете ли вы. Это была последняя проверка, каждое слово обдумано и взвешено. К тому же вы требовались мне здесь, чтобы все-таки проломить стену, которая воспрепятствовала мне писать стоящее быть написанным.

Думаю, пришла пора сказать вам, что заставило меня покинуть Англию. Вы придете в восторг, это польстит вашему эгоизму! Заставили меня вы. Началось в половине девятого утра во вторник десятого мая тысяча девятьсот десятого года. Я сидел за завтраком и проклинал погоду, пасмурность, тучи, а мне был нужен яркий свет для картины, над которой я работал. Я знал, что в лучшем случае пробездельничаю до полудня, а может быть, и дольше. А потому решил почитать «Морнинг кроникл» и посидеть подольше за яичницей и кофе, которые только что принесла моя хозяйка. Я начал, как обычно, с извещений и заявлений, затем ознакомился с новостями внутренними и международными, затем для заключительного удовольствия обратился к рецензиям.

Я их предвкушал — выставка Эвелин открылась два дня назад, и я знал, что обязательно что-нибудь да будет. В худшем случае кратенькое упоминание, в лучшем — что-нибудь хвалебное. Я не знал, кто ее напишет — «Кроникл» по какой-то причине всегда предпочитала анонимность. В любом случае подобную выставку предложили бы осветить какому-нибудь юнцу — слишком малозначительна, чтобы беспокоить кого-то посолиднее. В конце-то концов, Эвелин же была практически неизвестна. И все зависело от того, пошел ли уже на убыль фурор, который вызвала ваша выставка. Рецензии появлялись всю предыдущую неделю, и были они устрашающими. Затем появились письма возмущенных полковников и академиков. В критическом смысле выставка явилась полной катастрофой и блестящим успехом во всех остальных. Не прошло и нескольких дней, как в стране все сколько-нибудь интересовавшиеся подобными вещами уже знали фамилии Гогена, Сера, Дега и всех прочих.

Я думал, что для Эвелин это хорошее предзнаменование. То, что она не принадлежала к вашей группе, скорее всего должно было пойти ей на пользу. Кроме того, я полагал, что критики уже излили на вас весь свой запас серной кислоты, и им против обыкновения захочется сказать что-то приятное. Но нет. Слишком уж они увлеклись, обливая помоями французов, и большинство газет отмахнулись от нее, чтобы оставить побольше места для вас. Только «Кроникл» напечатала рецензию, анонимную, как у них в заводе. Лучше, чем ничего, любое упоминание служило хорошим началом. И с той секунды, как я начал читать, я уже знал, что ее написали вы. В обращении со словами вам присущ стиль такой же индивидуальный, как у художника — с красками. То, как вы нанизываете прилагательные, ритм фраз, сложность ваших придаточных предложений, ныряющих одно в другое, так что смысл почти теряется, пока ваша мысль устремляется вперед и вперед, — никто не пишет так, как вы. Уверен, не только я определил авторство, а впрочем, я могу понять, почему вы предпочли его скрыть. В конце-то концов, вам нравится считать себя джентльменом.

Ну, вот мы и снова оседлали моего конька. Поверхность и мгновенные впечатления. При первом знакомстве воображаешь, будто вы — безупречный джентльмен. При первом знакомстве с Эвелин сделай ее набросок, положись на интуитивное суждение художника и мгновенную оценку — и что ты получишь? Тощую фитюльку, у которой словно вот-вот задрожат губы. Эти слегка сутулящиеся плечи, признак замыкания в самой себе от страха перед реальностью. А привлекательность, а женственность? Забудьте. Профессиональная старая дева, которая затрясется при одной только мысли, что какой-нибудь мужчина прикоснется к ней. Боязливое робкое существо, которое легко сломать. Ничтожество, которое нельзя принимать всерьез. Некоторые люди пребывают в одиночестве, потому что сильны и презирают мир, другие же — из-за страха, отчаянно желая быть своими, быть принятыми остальными, но не зная, как этого добиться, смертельно боясь быть отвергнутыми. Один взгляд — и становится ясно, что Эвелин принадлежит ко второй категории.