Портрет А

МеряяШагами шаги,Меряя деньгами убитые лица и ошалевших птиц,Меряя шагами горящие города,Меряя деньгами пути потерянные.Ветра, вод и запахов воспоминания,Шагами собачью жизньМеряя, меряя.

У городских врат

(пер. О. Кустовой)

В душевном стеснении стоял я перед городскими вратами.

Тысячи и тысячи мясников с поднятыми ножами ждали, когда доберется до них первое дитя.

Кучера на фиакрах (сколько их грохотало по камням мостовой) везли к ним эти юные создания.

Колеса грохотали. Какое множество, просто множество фиакров! Однако ни один из них не добрался до городских врат.

Думаю, они проваливались под землю.

Этот город представлял собой множество колодцев.

Между небом и землей

(пер. О. Кустовой)

Когда я не страдаю, находясь между страданием закончившимся и страданием не начавшимся, я живу так, как будто не жил прежде. Вместо того чтобы ощущать себя индивидом из плоти и крови, с мускулами и внутренними органами, с памятью и планами на будущее, я вижу себя — настолько слабо и неопределенно мое чувство жизни — крохотным одноклеточным, висящим на нитке между небом и землей, колеблемым всеми ветрами, в бесконечном пространстве, — да и в таком себе я не уверен.

Тахави

(пер. А. Поповой)

Тахави идет в Пустоту. Тахави ненавидит Пустоту. Пустота для Тахави — ужас. Но Пустота пришла за Тахави.

Этот Бескрайний Покров Тахави не отодвинул. Он не смог отодвинуть Бескрайний покров.

В десять лет ему было шестьдесят. Родители казались ему детьми. В пять лет он блуждал во мраке времен.

Потерял себя в муравье. Потерял в листке. Потерялся в похороненном детстве.

Тахави не нашел себе хлеба. Тахави не нашел отца. Тахави не находит себе отца в человечьих слезах.

Тахави не согласен. Получивши, не сохранил. Не в дверь, так в окно. Тахави отказался.

Призвав волю, сокрытую в дыхании, призвав мысли, в которых дыхания нет, призвав своих духов, Тахави отказался.

И вечно

(пер. А. Поповой)

И вечно меч пронзающий насквозьпчелиный рой дорвавшийся до глазпроказаи вечно развороченная грудь

и вечно заживо закопанИ вечно треснувший ковчегрука бессильна как ресничка которой надо справитьсяс рекойи вечно подступающая ночьпространство пусто но таит засадуи вечно те же удилаи вечно заживо закопани вечно рухнувший балкон.И защемленный нерв в глубинах сердца не даст себя забытьи птица-баобаб клюет твой мозгнавстречу — смерч или душа живаяи вечно это встреча в непогодуи вечно жизнь на грани помраченья

и вечно клетки, тело, а за нимдалекий горизонт, неуловим…

Старость Поллагора

(пер. А. Поповой)

Хотел бы я знать, почему я всегда иду следом за лошадью, которую сам же веду под уздцы.

С возрастом, говорит Поллагор, я стал похож на поле, где разыгралась битва, то ли битва столетней давности, то ли вчерашняя, я стал похож на поле многочисленных битв.

Погибшие, которые так до конца и не погибли, слоняются в тишине или отдыхают. Можно подумать, они больше не чувствуют тяги к победам.

Но внезапно они оживают, поверженные встают и во всеоружии несутся в атаку. Им встретился призрак противника из былых времен, который и сам, в потрясении, лихорадочно устремляется вперед, готовится к бою, вынуждая мое застигнутое врасплох сердце участить содрогания грудной клетки и всего моего нахмуренного, с неохотой оживающего естества.

Не мешая друг другу, ведут они каждый «свое» сражение и не видят ни былых, ни грядущих битв, герои которых бродят в покое и безвестности, пока в свой черед не встретят знакомого недруга, не ощетинятся мгновенно и не бросятся безудержно в бой.

Вот так, говорит Поллагор, я и состарился, пока все это копилось.

Я переполнен уже отшумевшими битвами и отбиваю время все новых и новых поединков, словно часы с боем, а сам мечтаю остаться в стороне.

Так, безжизненно, я живу, словно замок, захваченный полтергейстом, приют навязчивых идей, не занимающих меня больше, хотя они всё еще бушуют и складываются заново в лихорадочной перетасовке, которую я не в силах обуздать.

Мудрость не наступила, говорит Поллагор. Слова идут все труднее, но мудрость не наступила.