Портрет без сходства. Владимир Набоков в письмах и дневниках современников

Владимир невинен. Чист и добр. Внешняя оболочка Набокова, эгоизм, исчезает, и ты понимаешь, что имеешь дело с необычайно одаренным ребенком. Болезненно замкнутым. В его воспоминаниях есть возвышенное благочестие – абсолютно добропорядочного человека. (Испытания русского барина, никому не желающего зла.) По своей природе Владимир в высшей степени миролюбив. Мир литературы – мир его воображения.

В[ладимир] – мастер слова; он строит предложения таким образом, чтобы увидеть, куда они его заведут. Любит экспериментировать с ощущениями, создавать и разрушать законы восприятия. Движим необходимостью творить реальность.

Главная его особенность – боязнь молчания и неумения поддержать разговор. Навязчивая идея бессмертия.

Слова чрезвычайно важны для В. Они обладают волшебной силой называния

. Особая важность научной, описательной терминологии для русского интеллектуала. Россия и глубоко личное искусство игры. Острое, типично русское чувство соперничества. Продумывание всего и вся из своего безмолвия, изгнания и искусства.

Альфред Кейзин

Глеб Струве – Владимиру Маркову, 29 апреля 1969

… Но мне вообще почти никогда не нравятся переводы стихов – особенно тех, которые я знаю и люблю. Переводы стихов стихом же почти никогда не удаются, почти всегда это не только не то, но и далеко

не то. До этого пункта я иду с Набоковым (теперешним), но это не значит, что я одобряю то, как он перевел «Онегина» (а вот его перевод «Моцарта и Сальери», совместно с его теперешним врагом, Эдмондом Вильсоном, был хорош, как и некоторые другие, сделанные тогда же). …

Эдмунд Уилсон – Роману Гринбергу, 9 мая 1969

… Видали Володю Набокова на обложке «Ньюсуик»? Он напоминает статиста, нанятого, чтобы позировать в роли Володи – Владимира Набокова ….

(Пер. О. Кириченко)

Глеб Струве – Владимиру Маркову, 22 мая 1969

… О набоковской «Аде» высказаться окончательно не могу. Это – книга, которую надо, чтобы до конца разобраться в ней, прочесть больше одного раза. Разобраться – во всех выкрутасах. Стоит ли разбираться, другое дело. Гениально? Нет, не сказал бы, хотя в романе есть очень «глубокий» трактат о природе времени – якобы новая, гениальная теория, опрокидывающая и Бергсона, и Эйнштейна, и всех их предшественников. Но это тоже – «выкрутасы». Чисто словесные выкрутасы, которых больше, чем когда-либо, должны были бы Вам понравиться. Я пришел к заключению, что книга сумасшедшая, а после того прочел в «Time», что Набоков сам определил себя как «the most lucid mad mind». Это верно – у него сочетание «lucidity» и «madness»65. (Между прочим, «Time» не называет книгу гениальной и не считает ее лучшим набоковским произведением. Думаю, что этот отзыв написал Appel и что он предпочитает «Лолиту». А мне «Ада» нравится больше: она и поэтичнее и фантастичнее. Читать ее трудно, но не так скучно, как вторую часть «Лолиты». «Непристойности» в ней, пожалуй, больше, но она другого рода (подробности, намеки; я не говорю о самой теме кровосмесительной любви – это скорее из области набоковской «игры»). …

Эдмунд Уилсон – Глену Моррису, 16 августа 1969

… Когда я лежал в больнице, прочел около ста пятидесяти страниц «Ады», но она мне не понравилась. Думаю, в конце концов я ее одолею. …

Из дневника Джона Фаулза, 3–11 октября 1969

… Набоков, «Ада». Он безнравственный старик, грязный старик; роман по большей части мастурбация; доставляющие физическое наслаждение мечтания старого человека о юных девушках; все окутано осенней дымкой в духе Ватто; очень красиво, он вызывает из области воспоминаний сцены, мгновения, настроения, давно минувшие часы почти так же искусно, как Пруст. Его слабая сторона – та, где он ближе к Джойсу, хотя, мне кажется, она нужна ему больше, чем большинству писателей. Я хочу сказать, что сентиментальные, слабые места как-то очень гладко, легко переходят у него в замечательные прустовские сцены. Думаю, неорганизованность огромной эрудиции, проистекающая от усиленного чтения и странных увлечений, никогда не даст ему подняться на вершину Парнаса; но и без того есть нечто неприятное в отбрасываемой им тени – нарциссизм, онанистическое обожание его, Набокова. Почти как у Жене, но без искренности того. …

(Пер. В. Бернацкой)

Дочитал «Аду». Она мне очень понравилась: роман для романистов, точно так же как некоторые вещи Баха считаются музыкой для музыкантов. Только писатель (если быть точным – писатель, напоминающий, подобно мне, таинственный сад) способен уразуметь, о чем книга. Думаю, я понимаю Набокова лучше, чем другие его читатели – конечно же, не в том смысле, что я лучше всех разбираюсь в его перекрестных ссылках и реминисценциях, а так, как понимаю Клэра, Гарди. Мы с ним родственные души.