Портрет художника в щенячестве

Он был коммивояжер, продавал резину – резиновые игрушки, спринцовки, коврики для ванных. Иногда мистер Робертс, поддразнивая, называл это торговлей для бедных. «Нет, нет и нет! – говорил мистер Эванс – Посмотрите мои образцы, сами убедитесь». Он был социалист.

– А я на свой пенни покупал, бывало, пачку «Синдереллы», – сказал мистер Робертс, – и курил на бойне. Сладчайший дымок на свете. Теперь их что-то не видать.

– А помните старого Джима? Сторож на бойне? – спросил мистер Эванс.

– Ну, это уже после моих времен. Я не такой зеленый юнец, как вы, ребятки.

– Вы-то старый, мистер Робертс? Вспомните про Дж. Б. Ш.[11]

– Нет, такое мне не грозит, я неисправимый потребитель в пищу зверей и птиц, – сказал мистер Робертс.

– А цветы вы тоже потребляете?[12]

– Э! Вы, литераторы, что-то шибко умно для меня говорите. Пожалейте бедного старого мародера.

– Ну так вот, он на пари запускал руку в ящик с потрохами и оттуда вытаскивал крысу с переломанной шеей – и всего за кружку пива.

– Зато же и пиво тогда было!

– Стоп, стоп, стоп! – Мистер Хамфриз постучал по столу стаканом. – Не распыляйтесь, нам все эти истории пригодятся, – сказал он. – Занесен ли в ваши анналы этот анекдот про скотобойню, мистер Томас?

– Я его запомню.

– Не забывайте, пока все – исключительно пристрелка, говорим наобум, – сказал мистер Хамфриз.

– Да, Родрик,[13] – быстро сказал мистер Томас.

Мистер Робертс заткнул уши.

– Непосвященным это непонятно! – сказал он. – Я дико извиняюсь, конечно. Мистер Эванс, у вас не найдется, например, пугача? Хочется попугать некоторых, чтоб поменьше своей образованностью щеголяли. Я вам, кстати, никогда не рассказывал, как я читал на конференции о становлении Лондона лекцию «Преодоление темноты». Ну, доложу я вам! Я толковал все время про Джека Лондона, а когда мне намекнули, что я уклонился от темы, я ответил: «Положим, это моя темнота, но разве мы ее не преодолели?» Им было нечем крыть. Миссис Дэвис сидела в первом ряду, помните миссис Дэвис? Еще читала эту первую лекцию про У. Дж. Лока[14] и посредине сбилась. Сказала: «У самар Вратарии».[15]

– Стоп, стоп, стоп! – простонал мистер Хамфриз. – Приберегите это на потом!

– Еще померанцевой?

– Как шелковая скользит, мистер Эванс.

– Как грудное молочко.

– Скажете, когда хватит, мистер Робертс? Как?

– Слово из трех букв, но означающее вопрос. Спасибо! Я это на спичечном коробке вычитал.

– Почему бы, например, их не пустить под комиксы? Весь прилавок бы разнесли, чтобы узнать, что Дафна делала дальше, – сказал мистер Хамфриз.

Он прикусил язык и с опаской вгляделся в лица друзей. Дафной звали ту самую соломенную вдову в Манслтоне, по чьей милости мистер Робертс утратил и свою репутацию, и свою важную должность в пивоваренном деле. Он имел обыкновение отсылать ей на дом бутылки бесплатно, он купил ей посудную горку, подарил сто фунтов и кольцо своей матери. Она же в ответ устраивала пышные пиршества, на которые никогда его не приглашала. Но только один мистер Томас заметил имя и поспешил сказать:

– Нет, мистер Хамфриз, туалетные рулоны тут больше бы подошли.

– Когда я бывал в Лондоне, – сказал мистер Робертс, – я останавливался на Полмер-грин у четы по фамилии Армитидж. Он был садовник. Так они каждый божий день оставляли друг другу послания на туалетной бумаге.

– Когда садовник продает свою родину? – сказал мистер Эванс. – Когда продает настурции.

Он всегда себя чувствовал чуть-чуть не на своем месте во время этих посиделок у него в доме, и он опасался, что миссис Эванс вот-вот неодобрительно нагрянет из кухни.

– Часто приходилось использовать, например: «Милый Том, не забудь, к чаю придут Уоткинсы» или «Милой Пегги на память от Тома». Мистер Армитидж был приверженец Мосли.[16]

– Бандиты! – сказал мистер Хамфриз.

– Нет, кроме шуток, а вот что делать с обезличиванием индивидуальности? – спросил мистер Эванс.

Мод была еще на кухне. Он слушал, как она гремит тарелками.

– Отвечая вопросом на вопрос, – мистер Робертс положил ладонь на колено мистера Эванса, – какая уж сейчас индивидуальность? Массовый век порождает массового человека. Машина производит робота.

– В качестве своего раба, – отчеканил мистер Хамфриз. – Заметьте: не своего хозяина.

– Вот именно. То-то и оно. Тирания механизмов, мистер Хамфриз. А расплачиваться за все живому человеку.

– Кому еще налить?

Мистер Робертс перевернул свой стакан вверх дном.

– У нас в Лланелли это означало: «Я тут любого уложу одной левой». Но, если серьезно, мистер Эванс прав: старомодный индивидуалист сейчас – как квадратный гвоздь в круглой дырке.

– И никаких гвоздей! – сказал мистер Томас.

– Возьмите хотя бы наших национальных – как на той неделе выразился Наблюдатель – недолидеров.

– Возьмите их себе, мистер Робертс, мы уж как-нибудь нашими крысами обойдемся, – сказал мистер Эванс и нервно хохотнул.

Кухня затихла. Мод управилась с хозяйством.

– Наблюдатель – Nom de plum Бэзила Дорс-Уильямса, – сказал мистер Хамфриз. – Кто-нибудь знал?

– Nom de guerre.[17] Видели, как он разделал Рэмзи Мака? «Овца в волчьей шкуре»?