Портрет незнакомого мужчины

Ульянов сдержал свое слово. Он был скульптором, и поэтому его отношение к рисунку было несколько другим. Он не любил сладеньких тщательных штриховочек. Зато формы и пропорции он чувствовал отлично. И Алексей действительно получил четверку, хотя рисунок он не успел довести до кондиции.

Я наколол лист бумаги на мольберт, написал в нижнем правом углу свою фамилию и курс, поставил мольберт и стул поудобнее и отправился покурить.

Когда я вернулся и сел на забронированное место, рисовальный класс был уже заполнен. Я не спешил начинать рисунок. Я благоговел перед листом чистой бумаги, на котором должны были появиться сначала прямые линии, потом кривые, потом прорисовка, потом лепка светотени и потом из листа бумаги появлялась объемная голова, уничтожая его чистоту и плоскость. Лист бумаги переходил из двухмерного пространства в трехмерное, объемное. В этом было особое таинство.

Я встал и прошелся посмотреть как начинают рисовать другие студенты. В каждой группе есть свои корифеи. У нас такими корифеями были мои близкие приятели Володя Тихомиров и Виктор Стариков. Я подошел к Володе, который уже успел наметить наружные контуры будущего рисунка четкими прямыми линиями.

– Ишь ты, все линии как под линейку. Ну и рука же у тебя.

– Это не играет роли, не бери в голову, – ответил он. – Это просто границы рисунка, предел дозволенного. Все эти линии сами уйдут, как только пойдет настоящий рисунок.

В эту минуту в рисовальный класс вошел Юрий Михайлович и потребовал тишины. Говорил он всегда тихо, мягко, завораживающе.

– Товарищи студенты, будущие коллеги. Ваш глубокоуважаемый декан сообщил мне вчера отрадную весть, что вы собираетесь активизировать свои занятия по рисунку. Это чудесно. Мы на кафедре посоветовались и решили порекомендовать вам заниматься не только академическим рисунком в классе, но и делать наброски в натуре. Это могут быть наброски карандашом или самопиской (так называли тогда авторучки, а фломастеров еще не было). Тематика набросков может быть самая разнообразная. Используйте пребывание в самых разных местах: на улице, во дворах, в парках и скверах, в зоопарке, в цирке, на пляже и так далее. Каждый понедельник вы будете приносить эти наброски на занятия и показывать их членам кафедры. За это вы будете получать соответствующую отметку. Нет, не пугайтесь, не оценку в зачетку, а просто отметку типа зачтено, не зачтено, или плюс, минус. А лучшие наброски мы рекомендуем на ежегодную выставку студенческих работ. Есть вопросы?

– Так это что, мы должны заводить специальные альбомы?

– Рисуйте на чем угодно: хоть в альбомах, хоть в тетрадях, хоть на обратной стороне использованных для печати листов, хоть на обоях. Только ставьте, пожалуйста, свою подпись или инициалы ручкой, а то у нас уже есть печальный опыт, когда нерадивых студентов пытались выручать их товарищи, отдавая им свои наброски после просмотра.

– Так я все-таки не понял, – выступил дотошный Алеша. – Это вы рекомендуете, так сказать как пожелание, или это обязательно?

– Это пожелание, которое вам следует выполнять обязательно, – сказал Юрий Михайлович уже менее ласковым голосом. – И обсуждению оно не подлежит.

После этого началась наша охота за набросками. Оказалось, что все не так просто. На улице рисовать было некого – объекты просто уходили. Во дворах изображаемый объект тут же подходил к тебе и начинал выяснять «За каким чертом тебе понадобилось мое изображение. А ну, вали отсюда, пока не дал по шее». В скверах люди, увидев, что их рисуют, отворачивались или пересаживались на другую скамейку. Для пляжа еще было рано – холодно. В общем, из всех возможных вариантов оставался один беспробойный – зоопарк. Там натурщики были более покладистыми. Но там в выходные дни было слишком много народа. И мы вчетвером решили раз в неделю отправляться после занятий в зоопарк.

Оказалось, что рисование различных животных имеет свои особенности. Наиболее комичные и более всего похожие на нас обезьяны вообще не поддаются изображению из-за своей невероятной подвижности. Наиболее грозные животные, наоборот, очень легко позировали. Так что мы часто стояли у клеток с хищниками, со львами и тиграми. Легко рисовались экзотические птицы, несмотря на свою подвижность. У них был настолько простой силуэт, что схватить его можно было буквально «налету» (прошу прощения за каламбур). Всякие пеликаны, журавли и цапли рисовались в одну минуту. Фламинго с его ярко выраженным еврейским профилем, вечно торчавшие в воде и не боявшиеся артрита, тоже схватывались мгновенно.

У парнокопытных были различные нравы, но, в основном, спокойные. Эффектнее всех получался верблюд, особенно его голова, которая в отличие от большинства животных, несла всегда какое-то характерное сугубо человеческое выражение: то неподдельную скорбь, то невероятную горделивость.

СОФИЯ КИЕВСКАЯ