Портреты современников

Когда внимательно вчитаешься в позднейшие его стихи, эти слухи не кажутся невероятными. Пугливый от природы, но в свои часы смелый до отчаяния из благородства, Мандельштам действительно обезумел от большевизма. Правда — не сразу. Пробовал сначала «сменить вехи», завязывал дружбу с влиятельными литературными кругами, в качестве писателя-плебея по происхождению и вольнодумца без политических предубеждений. Осип Эмильевич попытался у жизни взять то, в чем она ему отказывала прежде. Даже — как это ни кажется невероятным — женился на молодой актрисе… Словом, всеми силами хотел примириться с реальностью. Но с творческим духом как справиться? В строчках, написанных им в это десятилетие, почти везде одна неотступная мысль об ужасе, об одиночестве, об обреченности и непримиримости по отношению к новой безрелигиозной, бездуховной большевистской ереси… Чтобы иметь возможность печатать такие стихи, нужна была словесная завеса и не только — из страха попасться в контрреволюционности, но также из какого-то опьянения этими словесными фокусами и этой вдохновенной одинокостью. Впрочем прорываются и строки, довольно прозрачно указывающие на страстный мятеж автора… Выписываю наудачу (курсив — мой).

Нельзя дышать, и твердь кишит червями,И ни одна звезда не говорит………….Куда же ты? На тризне милой тениВ последний раз нам музыка звучит…(1921)…Тихонько гладить шерсть и ворошить солому,Как яблоня зимой в рогоже голодать,Тянуться с нежностью бессмысленно к чужомуИ шарить в пустоте, и терпеливо ждать.(1922)

…А ведь раньше лучше былоИ пожалуй не сравнишь,Как ты прежде шелестила,Кровь, как нынче шелестишь.…Не своей чешуей шуршим,Против шерсти мира поем.Лиру строим, словно спешимОбрасти косматым руном.

Но вот уж совсем «программное» стихотворение (1923 года) — «Век». Начинается совсем недвусмысленно и вообще поддается расшифровке. Сам поэт, как будто, еще только оглядывается и пытается прозреть будущее:

Век мой, зверь мой, кто сумеетЗаглянуть в твои зрачки,И своею кровью склеить

Двух столетий позвонки?..……….Словно нежный хрящ ребенкаВек младенческой земли —Снова в жертву, как ягненка,Темя жизни принесли…

Здесь «темя» я понимаю, как высшие духовные ценности. Поэт хочет уверить себя, что задача поэзии увенчать эту жертву:

Чтобы вырвать век из плена,Чтобы новый мир начать,Узловатых дней коленаНужно флейтою связать…

И тем не менее в заключительных строках он опять признается в своей беспомощности:

И с бессмысленной улыбкой,Вспять глядишь, жесток и слаб,Словно зверь, когда-то гибкий,На следы своих же лап.

В следующем длинном стихотворении — какое отчаяние в этом отожествлении мирового процесса с творческим бессилием:

…Всё трещит и качается.Воздух дрожит от сравнений.Ни одно слово не лучше другого,Земля гудит метафорой…

……….

Хрупкое летоисчисление нашей эры подходит к концу.

Спасибо за то, что было:Я сам ошибся, я сбился, запутался в счете…

И в заключение:

То, что я сейчас говорю, говорю не я,А вырыто из земли, подобно зернам окаменелой пшеницы.Одни на монетах изображают льва,Другие — голову,Разнообразные медные, золотые и бронзовые лепешкиС одинаковой почестью лежат в земле.Век, пробуя их перегрызть, оттиснул на них свои зубы.Время срезает меня как монету,И мне уж нехватает меня самого.(1923)

В стихотворении, озаглавленном «1 Января 1924», поэт жалуется на то, что ему отказано в праве на песню, на поэтическое слово, на правду сердца: